– …потому что просаживал все свои доходы в казино и на пьянки в своем Латинском квартале, – вдруг перебила его Настя, – ты мне уже рассказывал. И если бы Степан Семеныч тебе что-либо давал, то ты и это спустил бы. Впрочем, месье Гарпагина это нисколько не оправдывает. Значит, Жака убили? Жалко… жалко Жака. Нормальный был мужик. Кому это он не угодил? И что, наверно, там полон дом полицейских?
– Совершенно верно, – холодно сказал Иван Саныч. – Там наличествовал некий комиссар Руж, такой забавный толстячок, которому лучше бы в рекламе пива сниматься, чем сыскную деятельность практиковать. – Он отпил пива, о рекламе коего только что упоминал, а потом, соорудив на лице озабоченную мину, не заставившую бы усомниться в его незаурядных актерских способностях, проговорил:
– Николай, а вот у вас был разговор с отцом касательно того, что вам срочно нужны были деньги. Вы говорили, что если вы не достанете денег, то вам может прийтись плохо. Все правильно?
– Откуда тебе это известно?
– Да так.
Николя наморщил лоб, а потом быстро спросил:
– А вы в самом деле в России работали в главной прокуратуре?
Настя с трудом подавила смешок. Иван Саныч бросил на нее испепеляющий взгляд и ответил:
– Только не в главной, а в Генеральной. И не вижу, какое бы это могло иметь значение. Гораздо более интересным мне видится ваше положение в этом деле, Николя. Установили, что звонок на мобильник Жака, приведший к взрыву и не повлекший за собой трагедии только благодаря моей предосторожности (под «предосторожностью» Иван разумел, верно, тот пьяный толчок локтем, в результате которого мобильный вылетел из рук Жака и приземлился на мостовую), – так вот, этот звонок был сделан… откуда бы ты думал?
– Н-не знаю, – пробормотал Николя.
– А сделан он был отсюда. Из «Селекта». То есть те, кто покушался на твоего отца, тусуются именно здесь. Отдыхают или, напротив, работают.
– Хорошенькое дельце, – сказала Настя. – На трезвую голову и не разберешься. Эй, гарсон, принеси-ка сюда водки! Да не пятьдесят граммов… на хера они сдались? Бутылку неси, да закуски к ней!
Николя дрожал крупной дрожью.
Осип заметил это и, перегнувшись к нему, негромко проговорил:
– Я так вижу, паря, что у тебя рыльце-от в пуху.
– Что вы говорите? – поднял на него мутные глаза Гарпагин-младший.
– Я грю, что ты жидко обделался, Коля. Не могет того быть, чтобы ты совсем, да и ничего не знал. Полиция до тебя доберется. Не понимаю, как до сих пор не добралася и за жабру не ухватила. Так шо… – Осип, сам того не ведая, сделал эффектнейшую из знаменитых мхатовских пауз, – так шо рассказывай, Коля, чаво ты там знаешь, и не дыбится, как бычок перед случкой.
Николя, верно, не понял половины роскошных Осиповых выражений, но общий смысл был донесен до него удачно, тем более что Осип так сжал короткими толстыми пальцами запястье Николя, что у того перехватило дыхание. Гарпагин-младший, очевидно, испытывал непреодолимый, панический страх перед Осипом.
Он мотнул головой, отчего длинные волосы упали на столик, и тихо проговорил:
– Ну хорошо… я скажу. Но только не здесь. Тут народу слишком много. И слышно плохо. И по-русски тут многие хорошо понимают, так что не надо рисковывать. (Николя хотел сказать: «рисковать».)
– Вот енто другой разговор, – одобрительно заключил Осип, усмехаясь и переглядываясь с Астаховым. – Щас водочки хряпнем для сугреву и покалякаем.
Выпили водки. Николя поднялся и, наклонившись к самому уху Осипа, проговорил:
– Поднимемся наверх. Там будет удобнее.
– Ага, – сказал Осип и оглянулся на двери: так стояли Лафлеш и чудо в рыболовном неводе. Как только Осип, Иван Саныч и Настя встали, они тут же двинулись к стойке бара, и Лафлеш показательно заказал себе коктейль.
Осип усмехнулся: откровенно говоря, он чувствовал себя довольно уверенно, особенно потому, что в кармане его замечательного оранжевого пиджака наличествовал пистолет, купленный на одном из блошиных рынков Сен-Дени неподалеку от грандиозного комплекса «Стад де Франс». В нагрузку к этому пистолету системы «вальтер» с полной обоймой предлагался почему-то порножурнал, к тому же на польском языке, и Осип, пораздумав, купил и его.
У Ивана Саныча не было ни пистолета, ни порножурнала, так что он нервничал и не без труда сдерживал тревогу.
Они поднялись по лестнице, при этом Осип несколько раз придерживал за руку ни в меру прытко шагавшего Николя, который нервничал существенно больше Астахова и соответственно выказывал это волнение куда явственнее.
– Сюда, – сказал Николя, указывая на черную дверь с белой ручкой.
– Иди-ка ты первый, – отозвался Осип и сжал в кармане пистолет, – голубь.
Николя молчал вошел в темную комнату и также молча включил свет. Люстра брызнула радужным пятном, и невольно зажмурившийся Осип увидел перед собой довольно просторное помещение, мебелью обставленное весьма скудно. Из мебели этой наличествовали только два кресла, журнальный столик и низкий потертый диванчик, заваленный каким-то тряпками. В углу стоял телевизор, а в уже упомянутых креслах развалились двое смуглых месье, физиономии которых тут же показались Осипу смутно знакомыми.
– Коля, чаво эта такое? – недовольно произнес он, сжимая под пиджаком рукоять рукоять Вальтера. – Можа, ты хочешь сказать, что парочка ентих мусью – два кюре из приходской церквы, а? И что они будут слушать, как ты будешь исповедоваться в грехах?
– Нет, братец, – на чистом русском языке сказал один из обозванных Осипом «кюре» смуглых месье, – исповедоваться будешь ты. И не хватайся за карман. От твоего кармана за километр «пушкой» тащит.
Увидев этого человека, Ваня аж окаменел, а Настя весело произнесла:
– А, месье Жодле, вы все еще тут?
Ваня оторопело оглянулся на нее и хотел было вынырнуть из комнаты, но появившийся Лафлеш шумно захлопнул дверь снаружи, сам, очевидно, оставшись на выходе. Иван Саныч снова посмотрел на сидящих перед ним людей, наверно, все еще тщась удостовериться в своей ошибке, увидеть, что это вовсе не те, кого он в них заподозрил, – но нет, это были они. Люди из авиалайнера Москва – Париж.
И это был он, человек с паспортом на имя Эрика Жодле, человек, у которого он, Иван Саныча Астахов, в глупейшем приступе клептомании стырил две сотенные долларовые купюры, кредитную карточку «Visa Gold» и непонятного назначения плоскую коробочку с инталией.
В которую он, между прочим, так и не заглянул. Не до того было.
И Ваня вспомнил, как этот самый Эрик Жодле стрелял в него в аэропорту и кричал на невесть откуда прорезавшемся русском языке: «Да держите эту суку, уррроды!».
«Сукой» был он, Иван Александрович Астахов. И только сейчас ему подумалось, что из-за двухсот долларов и кредитной карточки, пусть даже «Visa Gold», не стреляют из пистолета в одном из самых охраняемых аэропортов мира (откуда у Жодле вообще пистолет-то взялся, после «шерстилова» в Шереметьево?), и что никакая злоба на вора, обчистившего бумажник, не способна мгновенно научить француза говорить на русском языке…
