– By your leave, ma`am, I`d help you, – раздался над ее ухом чей-то скрипучий голос, слишком старательно выговаривающий английские слова, чтобы принадлежать британцу или америкосу. На это Настя механически, по годами отработанной привычке ответила незамысловатой фразой, на сто процентом состоящей из русского мата, подняла голову и увидела, что машины с Жодле и его подручными и пленниками уезжают на большой скорости.
Все. Она больше не увидит ни Осипа, ни Ивана Саныча, к которым она привыкла и которых считала почти родными людьми. Настя села обратно на ступеньку, и тут прежний голос над головой воскликнул уже на русском, причем совершенно без всякого акцента:
– Ну конечно, это вы! А я было усомнился.
Настя обернулась и увидела перед собой невысокого плотного мужчину средних лет, в неожиданно яркой для его лет футболке с вырезом и коричневой вельветовой куртке.
– Вы кто? – резко спросила она.
– А вы меня не узнали?
– У меня слишком мало знакомых в этом городе, чтобы я кого-то узнавала.
– И все-таки вы меня знаете. Я подвозил вас с вашими друзьями из аэропорта до дома господина Гарпагина.
– Ага! – воскликнула Настя. – Ну да, это вы! Это вы!! А вы на машине… простите, не знаю, как вас зовут?
– Меня зовут Ансельм, – ответил тот.
– Но вы же русский. Вы так говорили. Как вас могут звать Ансельм, если вы русский?
– Здесь, в Париже, меня зовут Ансельм, – спокойно повторил тот.
Настя опомнилась:
– Ансельм… впрочем, это не так важно. Так вы тут на машине?
– Я таксист, – отозвался господин Ансельм. – Я тут на работе. Развожу не в меру подвыпивших посетителей клуба. Вот один из них.
Из клуба вышло то самое чудо в рыболовном неводе, обвешанном обрывками пестрой ткани, лоскутами черной и коричневой кожи, в общем, в одежде, что так удивила своим оригинальным покроем Осипа и Ивана Саныча Астахова. Чудо было в последнем градусе алкогольного опьянения. Увидев Ансельма, оно гаркнуло ну совершенно по-московски и, разумеется, на русском языке:
– Шшшеф, сва-абоден?!
– Я уже занят, – сказал Ансельм. – Вот и один из потенциальных клиентов, – повернулся он к Насте.
– Эка-ая цы-по-чка! – по слогам выговорило чудо в неводе, пялясь на Настю. – Ба-а-а, да это ж старая знакомая! Это ведь ты стояла возле дома старого пердуна Гарпагина, когда…
– …когда вы, месье, прытко перепрыгнули через забор, очевидно, очень спеша, и запрыгнули в раздолбанный желтый рыдван, лет триста назад обозванный «Пежо», – на одном дыхании язвительно ответила Настя. – Я вас тоже узнала, хотя тогда вы больше походили на мужчину.
– Ого! – искренне изумился тот. – Она еще и колючая! Люблю я русских баб! Этих стерляди французские нашим в подметки не годятся!
Настя отвернулась от «рыболовного» ценителя русских женщин и сказала Ансельму:
– Мне нужно срочно к дому Гарпагина. Плачу любые деньги. Только ради Бога – быстрее.
К ней, приволакивая левую ногу, подошел Лафлеш. Попытался было что-то сказать, но только глухо простонал и сел на ступеньку, держась за бок.
– Жив? – выговорила Настя. – Что же это ты так?…
Больше она ничего сказать не успела: чудо в неводе заговорило быстро-быстро, разумеется, по-французски, разбрызгивая слюну и отчаянно жестикулируя; Лафлеш, превозмогая боль, что-то ему односложно отвечал.
Лицо парня в странной одежде трезвело, идя складками, прямо на глазах.
Тем временем Ансельм подогнал машину, Настя уселась в салон, и таксист-профессор хотел уж было газовать, но тут задняя дверь распахнулась, и в салон обрушился парень в неводообразной одежде.
– С вами, – задыхаясь, выговорил он. – С вами еду.
– Нам, верно, не по пути, – отрывисто откликнулась девушка.
– Если к дому отца Николя – это не по пути, но я немедленно вылезаю!
Вместо ответа Настя махнула рукой, и Ансельм, сорвав машину с места так, что жалобно завизжали шины, направил ее к шоссе.
* * *
– Я только что узнал, что Николя убили, – быстро проговорил парень, – убил Жодле. Верно, эти уроды оставили там взрывчатку.
– Это очень похоже на то, как едва не убили его отца, Степана Семеновича, – сказала Настя. – Точно такой же хитрый технический трюк с направленным точечным взрывом. Теперь я уверена, что это Жодле и его подручные. Больше некому. Но вот кто они такие?
– Я не советую тебе в этом копаться, – отрывисто сказал тот, – некоторые уже докопались. Некоторые – еще нет, но уже близки к этому.
– Ты имеешь в виду… моих друзей?
– Да.
Настя дернула головой, поворачиваясь к шоферу:
– Вы не могли бы быстрее?
– Нет. Это опасно. Дождь, а на машине резина старая. Может повести в кювет.
– Но их же могут убить!!
– Меня зовут Луи Толстой, – помпезно сказал парень в неводе. – Мой прапрапра… черт знает сколько прадед, ныне малоизвестный тульский писатель Лев Николаич Толстой, в свое время по этому поводу выражался в высшей степени скверно: не противись злу насилием. Я со своим предком, при всем моем уважении, не согласен. А этого Жодле мы размажем, будь уверена. Щас… погоди.
Он скорчился и, вынув из своего, с позволения сказать, рукава зеркальце и лихорадочно быстро высыпал из промелькнувшего меж пальцев прозрачного мешочка белый порошок, а потом поднес к ноздре трубочку и два раза глубоко вдохнул. Вытер чуть испачканный нос тыльной стороной ладони и еще раз пробормотал:
– Размажем, будь уверена.
– Кокаин? – равнодушно спросил Ансельм.
– Он. В жизни три настоящих удовольствия, и все они начинаются на букву «К» как на русском, так и на французском языках: кокаин, канкан, казино.
– А женщин ты, разумеется, запихнул в подраздел «канкан»? – холодно спросила Настя. Она понимала, что говорит совершенно не о том, но когда зрело то, о чем говорить следовало, просто не ворочался язык.
Луи снисходительно оклабился:
– А то!
– Осип в таких случаях говорит: «а чаво ж?», – бросила Настя, и ей стало жутко от того, что, быть может, она никогда больше не услышит этого самого «а чаво?». – Месье Ансельм… ну быстрее!
– И какой русский не любит быстрой езды, – продекламировал с заднего сиденья недоделанный потомок великого писателя.
– Езда – это не по твоей части. На букву «Е» начинается потому что.
– Какая ершистая! – снова с ребяческой непосредственностью удивился Луи. – Надо же!
– Приехали, – выговорил Ансельм, аккуратно подруливая к желтому забору.
Настя опустила стекло. В салон с порывом ветра ударили мелкие капли противного дождя, до чрезвычайности напоминавшего питерскую или, тем паче, лондонскую изморось. Настя высунула голову из окна, покрутилась и встревоженно произнесла:
