– Знаю…
– Так вот, вас хотели бы просить о том, чтобы вы с вашим… гм… товарищем, Осипом, исправили создавшееся положение. А положение, откровенно говоря, нехорошее, если не сказать еще более жестко.
– Как-кое… положение?… – выговорил Иван Саныч.
Лицо Флагмана, до того показательно спокойное и даже благожелательное, помрачнело. Он оглянулся на своего телохранителя, а потом, окинув Астахова взглядом холодных глаз – как облив водой из проруби! – проговорил:
– Такое. Ты прибег к помощи уважаемого человека. Этот человек убит. Убит в такое время и в таком месте, что не может быть такого, чтобы ты и твой дружок совершенно не имели к тому отношения. Я не говорю прямо, что это вы убили Рыбака, для такого дела вы оба мелковаты и духу не хватит… но его убили через час после того, как он говорил со мной по телефону из сельской мусарни. Твой фоторобот и фоторобот Осипа попали в розыск, и я, честно говоря, не понимаю, как вас еще не заластали в КПЗ.
– Мы никого… мы не убивали, – слабо отозвался Иван Саныч, – мы никого не… зачем нам убивать Рыбушкина? Я его… я его видел-то в первый раз в жизни!..
– Это понятно. Но тем не менее вы навели на него киллеров. Так решили у нас. Мы, конечно, не суд присяжных и вердиктами не кидаемся, но так или иначе – за Рыбака нужно ответить. Ты. Ты ответишь.
– Я? – пробормотал Иван Александрович, стараясь не смотреть в мрачное лицо сидящего перед ним бандита. – Но почему – я? Я ведь… я не…
– Все это я уже слышал, – перебил его Флагман, и голос его, металлический, режущий, был куда как не похож на тот вкрадчивый бархатистый тон, который можно было даже назвать задушевным, – тот, что был у него в самом начале разговора: – все это я уже слышал и не имею ни малейшего желания выслушивать еще раз. Возможно, ты, Ваня, и не виноват и не имеешь никакого отношения к убийству Рыбушкина. Но вам не повезло. Вам не повезло потому, что вас примазали к этому убийству. К «мокрому гранду», как любил называть мокруху покойный Рыбак. Ты можешь не доказывать мне то, что ты вовсе не убивал Рыбака. Я прекрасно понимаю, что вы его не убивали, хотя бы просто потому, что гасить Рыбака через час после того, как он выходил на нас по телефону – это чистой воды самоубийство. Но вам не повезло, вы влезли в скверную историю, и вылезти из нее, отдать должок, вы можете только одним путем…
– Ка-ким?
Флагман некоторое время держал Астахова нанизанным на вилы своего металлического взгляда, а потом швырнул:
– Найти мокрушника.
– Найти… убийцу?
– Да.
– Того… кто убил Рыбака? Я… я должен его найти? Но… но разве… разве я могу… могу сделать то, что наверняка зависнет «глухарем»? – пробормотал Астахов. – Ведь вы сами хорошо понимаете, что это невозможно… у ментов, у вас, наконец, куда больше ниточек… за которые можно схватиться при поисках… да. Ведь вы знаете…
Флагман повторил, чеканя каждое слово, как если бы это была новенькая монета, только что оттиснутая прессом:
– Я знаю только то, что убит уважаемый человек, и кто-то должен ответить за его смерть. Пока что ответственность лежит на вас с Осипом. Вы могли бы переложить ее на другого человека, но этим человеком непременно должен быть настоящий убийца. Вот так, Ваня.
Он замолчал, а Астахов сидел, придавленный этими беспощадными словами, которые нельзя было опровергнуть, опрокинуть, как нельзя опрокинуть ваньку-встаньку… впрочем, еще немного, и Ванька – не встанет.
В голове Астахова прожужжали, как большая муха-«дирижабль», слова из недавно распеваемой Осипом песенки: «… Горемычный мой, дошел ты до краешка… тополь твой уже отцвел, Ваня-Ванюшка!»
– Отцвел, – пробормотал Иван Саныч, – да, вот оно: кажется, отцвел… – повторил он, выпрямившись и глядя на Флагмана стеклянными глазами.
Тот отвернулся.
– Вот что, – произнес Астахов. – У меня есть решение.
– Уже? – безо всякой насмешки, которую почему-то ожидал услышать Ваня, отозвался Флагман. – Ну, говори.
– Вы слышали об убийстве Магомадова? Его застрелили вчера вечером в ресторане «Падуя».
– Да. Чья работа?
– Не наша.
– Так я и думал. Ну а чья, не знаешь?
– Примерно представляю. Это тот самый черный человек, который убил Рыбака.
– Черный? – Губы Флагмана на этот раз искривила легкая усмешка. – Хорошее определение. Гм… черный. И что, ты в самом деле думаешь, что Рыбака и Мага убил один и тот же тип?
– Да. И этот тип хочет убить Жодле.
– Жодле? А где сейчас Жодле?
– Здесь. Здесь, в этом ресторане. Я назначил ему встречу, думая, что этот «черный» клюнет.
– На живца ловишь? – кивнул Флагман, и в чертах его лица мелькнуло что похожее на одобрение. – Это ты правильно. Не ожидал от вас такого. И что же? Где этот ваш пресловутый француз?
Ваня сморщился и сделал какой-то неопределенный жест, а потом хмыкнул и ответил:
– А он в сортир пошел. С Осипом.
Флагман расхохотался. Даже невозмутимый охранник у дверей сделал гримасу, похожую на ту, что обозначает на своей физии горилла в зоопарке, которую веселят разгулявшиеся детишки.
– В сортир? С Осипом? У них что, любовь с первого взгляда? Или Осип никак не забудет зону? Пошел играть с французом во французскую любовь?
Иван Саныч досадливо поморщился.
– Да ну нет. Просто у них чего-то там… не то съели, что ли.
– Яс… – начал было Флагман; верно, он хотел сказать «ясно», но не успел сделать этого, потому что до слуха его долетел звук выстрела, стон… Ваня и Флагман синхронно поднялись, причем Ваня вскочил, как черт выскакивает из табакерки, а Флагман поднялся медленно, тяжело, разворачивая свое массивное тело по направлению к двери. Тут донеслись хлопки еще двух выстрелов, потом чей-то хрип, шум падающего тела…
– Это Осип! – вскрикнул Иван Саныч, обливаясь холодным потом. – Там Осип и Жодле… это с ними!..
И он сорвался с места и, пронырнув мимо охранника, выскочил из кабинки. Здесь его поймал еще один амбал из охраны Флагмана. Он перехватил Ваню за плечи, развернул и зафиксировал его шею в жестком локтевом захвате. Ваня задушено бился, дергал руками и ногами, верещал, как вербная теща, но громила не выпускал его до тех пор, пока из VIP-кабинки не вышел Флагман и не рявкнул на своего телохранителя:
– Че ты в него вцепился? Пусти!! Ты лучше туда беги! – ткнул он пальцем в прогал коридора. – Быстро!!
Ваня вывалился из рук амбала и, упав на пол, раскрыл рот и начал обеими руками растирать помятое горло и шею. Из его глотки рвалось какое-то клокотание, похожее на шум засорившегося унитаза.
– Чаво ж ты, сука?!. – донесся из какого-то невообразимого далека голос Осипа, пропитанный глухой ненавистью, и Ивана Саныча подкинуло. Ноги, подгибающиеся трусливые ноги, внезапно сами понесли его в том направлении, где, кажется, открылся новый петербургский филиал ада…
