— Почерк, кстати, вроде твоего, — заметила Васса, продолжая рассматривать письмо, — ты тоже такими аршинными буквами пишешь.
— Ты гений, Васса! — завопила Овчарка. — Девчонка сильно близорукая, это ясно как день. Я когда очки не надеваю, так же катаю! Она, я уверена, плохо видит, но очков наверняка не носит, потому что думает, что они уродуют ее личико.
Они все сложили обратно в сумку.
— Завтра еще раз все пересмотрим, — сказала Овчарка, — может, что и придет в голову.
И Овчарка завалилась на кровать. А Васса вышла на крыльцо, прислонилась к косяку и стала глубоко дышать ртом. Овчарка вышла следом за ней.
— Ты чего? — спросила она.
— Все нормально. У меня первый день просто. Живот разламывается, и голова болит.
— Ну вот, а я хотела с тобой пойти монастырь посмотреть.
— Ничего, на это меня хватит. Погоди, возьму деньги. Я обещала Катьке привезти крестик.
В монастыре они сперва ходили по крепостным стенам, пристав к какой-то экскурсии. Были в маленькой часовенке, где верующие, встав в длинную очередь, целовали мощи трех святых стариц обители, которые лежали под стеклом, покрытые богато расшитыми черными покровами. Потом зашли в церковную лавку, где долго выбирали для Катьки серебряный крестик. В комнатке, что располагалась в угловой башне, купили расшитое красными конями белое полотенце у одетых в сарафаны девушек. Овчарке дали бесплатно длинную полоску из бересты, и она повязала ее себе на голову, как это делали они. В конце концов они зашли в храм на службу, но скоро ушли оттуда, потому что у Вассы от тамошней духоты опять голова закружилась. Тотчас вслед за ними из церкви за руки, за ноги вынесли эпилептика. Он не особенно дергался, только хрипел. Его положили на паперти. Какой-то русобородый парень, в котором Овчарка признала матроса со «Святителя Николая», умело согнул эпилептика и прижал его голову к коленям. Тот затих и только еще раз дернулся, когда ударили в колокола. Потом его куда-то унесли. Люди вокруг говорили, что это бес выходит. Васса и Овчарка смотрели во все глаза.
— Как твоя голова? — спросила Овчарка.
— Ничего.
— Ох и бедные мы, женщины. Рожаем мы, семью тянем тоже мы, работаем, как мужики! Так еще и каждый месяц эта напасть! — возмущалась Овчарка.
— Похоже, ты скоро станешь мужененавистницей и перейдешь жить в «розовый» сектор.
— Ничего не стану. Я уже ненавистница этих мужиков. Вот ты мне скажи, за что мне их любить? Что я от них хорошего в жизни видела? Васса, погляди, что это там за сборище у крыльца?
Они пересекли монастырский двор. Оказалось, что перед высоким крыльцом собрались паломники из тех, что приехали специально к старцу. Подругам рассказали, что этот старец никого не принимает. И только раз в неделю верующие ему передают записочки и он отвечает на них через своих келейников.
— Очень святой старец. Одни сухари с водой ест, — сказала Овчарке женщина, которая приехала спросить, разводиться ли ей с пьяницей мужем или нет. Еще одна девушка из Владимира хотела, чтобы старец дал ей совет: уходить ей в монастырь или жить в миру. Надо заранее было приготовить конверт с вопросом и вложить туда пятьдесят рублей.
— И тут деньги, — сказала Овчарка.
— Конечно, надо же старцу на что-то покупать сухари, — отозвалась Васса.
— Это, наверное, тот старец, которого мы видели в подземелье во время бури. Не может тут быть двух святых старцев. Слушай, у меня мысль. Спрошу-ка я старца кое о чем. Чем я рискую? Только полтинником, не убудет же от меня.
Овчарка вынула из кожаной сумки-банана свой блокнот, куда она изредка записывала мысль, достойную героического журналиста, если та приходила ей в голову. Она так и называла этот блокнот — блокнот для умных мыслей. Она выдрала чистый листок и написала на нем крупно:
«Меня зовут Овчаркой. Когда была буря и я хотела выйти, вы сказали всем, кто не хотел, чтобы я шла: «Пусть идет». Убили человека, и я хочу знать, кто это сделал. Может, этот убитый человек и был грешником, все равно надо найти того, кто убил. Не знаю, как это сделать.
Помогите мне, подскажите что-нибудь. Вы, вероятно, решите, что я не очень-то верующая и мне помогать не стоит. Но я всегда жила по совести, если надо, помогала и не обижала никого попусту.
С уважением, Овчарка».
— Жаль, конверта нет. Но, может, возьмут и так.
Овчаркино послание взяли вместе с пятьюдесятью рублями. Прошло минут тридцать, и вышел на крыльцо монах. Он выкрикивал имена, и тот, чье имя он произносил, поднимался к нему, и монах тихо говорил ему то, что старец велел передать. Все уходили довольные. Жене алкоголика велели развестись, а девушке, которая собралась в монастырь, велели оставаться в миру и в нем помогать людям. Овчарку вызвали последней.
— Тебе велено сказать: большая губа не дура.
— И все? — разочарованно спросила Овчарка.
— Все. Иди.
Овчарка спустилась с крыльца к Вассе и сказала:
— Плакал мой полтинник. Ерунда какая-то. Большая губа не дура.
— Это так говорят: «У тебя губа не дура». Может быть, это что-то значит? Вроде шарады.
— Говорил бы ясно. За свои деньги еще шарады разгадывать, — ворчала Овчарка, — а может, он давно ума решился. Нельзя же все время в келье сидеть, есть сухари и молиться.
Они вышли из монастыря через центральные ворота и остановились возле стенда с картой Бабьего острова, чтобы полюбоваться, как солнце садится за бухту Благополучия. Каменные стены монастыря стали розово-оранжевыми.
— Давай я тебя щелкну, — предложила Васса, — очень уж небо красивое.
Но Овчарка ее не слушала. Она смотрела на карту.
— Васса, я сейчас умру. Видишь, написано — Щучья бухта?
— Ну?
— А ниже написано — Большая губа.
Воцарилось молчание.
— Как ты думаешь, сколько отсюда до нее? — наконец спросила Овчарка.
— Километров восемь, не больше.
— Тогда пошли.
— Все равно до темноты не успеем.
— Возьмем велосипеды. Там, возле турбюро, прокат. Побежали.
В прокате они заплатили за три часа и узнали, что Большая губа — пустынный пляж, который тянется целых пять километров.
— Там гнездятся полярные крачки, — добавил мужик, который выдавал им велосипеды.
— Ничего, мы их не обидим, — отозвалась Овчарка, пробуя большим и указательным пальцами, хорошо ли накачаны шины.
— Да я знаю, что не обидите. Но остров ведь заповедный. Нужно купить разрешение в лесхозе для того, чтобы ездить по острову, иначе оштрафуют.
— У нас времени нет еще переться в лесхоз.
— Да он уже и закрыт.
— Значит, заплатим штраф, если нас застукают. Покатили, Васса.
