— Почему это? Сама же сказала — подозревать, так всех. Кстати, отец-то он отец, а вполне мог ее спихнуть. Он ведь у них тут воинствующий гонитель лесбиянок. Он наверняка ее знал, она ведь настоящая икона всея Руси для всяких там извращенцев. Чего еще и ожидать от фанатика. А эта паломница ему из солидарности помогла.
— Не знаю, что-то сомнительно, — отозвалась Васса.
— Ага! А ведь мой папаша-то тоже выходил. От такой твари, как он, всего ожидать можно.
— Кончай наезжать на своего папу.
— Хочу и наезжаю. Хочу — прирежу его. У меня что, по-твоему, права такого нет? Ты, Васса, очень добренькая. Если б он разорился, если б его хватил инфаркт и его бы парализовало или мошенники у него отняли квартиру, а его запихали в дом престарелых, я бы и тогда к нему не пришла. Хотя нет, пришла бы. Чтоб посмеяться.
— Ну и злющая же ты!
— Я не злющая, я справедливая.
— А по-моему, ты притворяешься. Послушай, Овчарка, это наш столб?
— Нет, наш был немного покосившийся. Наш дальше.
Они дошли до следующего верстового столба. Однако за ним не было никакого оврага.
— Черт знает что, — сказала Овчарка, — значит, тот был наш. В такой тьме не разберешь.
Они пошли обратно. Овчарка первой полезла в кусты и ощупью отыскала велики.
— Тут они. Вот твой, Васса, бери.
Овчарка оглянулась. Вассы не было. Овчарка думала, что Васса идет за ней, но подруга как испарилась.
— Васса! — позвала Овчарка, но никто ей не ответил. — Не смешно, Васса! — рассердилась Овчарка. — Я не собираюсь до утра торчать в лесу, комаров кормить!
И опять только Овчаркин голос прозвучал в тишине. Овчарке стало не по себе. Она сделала несколько шагов по дну овражка и снова позвала Вассу. Овчарке казалось, что кто-то, кого она не видит, смотрит на нее неотрывно и решает про себя, убить ее, Овчарку, или оставить жить дальше. Кто-то чужой и очень сильный разглядывал ее. Он не издавал ни звука, только звенели тысячи комариных голосов в кромешней тьме. Но Овчарка знала, что он здесь. Может быть, он уже убил Вассу! Овчарка перестала звать подругу и старалась как можно тише ступать по оврагу. Даже когда она наступила в ручей и студеная вода хлынула в ботинок, она и звука не издала. Она открыла свой складной ножик. Оружие никакое, но, если ткнуть в лицо, можно выиграть время. Тут прямо позади Овчарки что-то зашуршало, и Овчарка прыгнула вперед и сильно ударилась лбом о лоб Вассы.
— Бери велик, быстро, — зашипела Овчарка, — тут кто-то есть!
Они вывезли велосипеды на дорогу и дали такого деру, что несколько километров не разговаривали, а только отдувались. Овчарка оглядывалась назад. Велосипеды, которые они везли, дребезжали по каменистой дороге. Только когда показались огни поселка, Овчарка заговорила:
— Ты где была? Я тебя звала, ты что, не слышала?
— Я ничего не слышала. Ты в овраг полезла, а я решила пописать на обочине прямо. Ждала-ждала, а ты не идешь. Я за тобой и пошла. И тут ты как прыгнешь. На лбу теперь шишка будет.
Овчарка помолчала, а потом сказала:
— Там кто-то был.
— Кто?
— Откуда я знаю. По-твоему, мне надо было там остаться и его спросить?
— Может, это какой зверь был?
— Здесь диких зверей нет, ты же знаешь. Там был человек, это в сто раз хуже зверей.
— Ну, может, собака.
— Нет, не собака. Он на меня смотрел. И так смотрел, что… как бы тебе объяснить… Как будто мне уже и деваться некуда. Как будто я, даже если наизнанку вывернусь, уже никак не спасусь. Могу выпендриваться, но все равно все будет так, как он хочет. А он просто решает, как со мной поступить, как лучше убить… Правда, это было жутко. Ты знаешь, у меня вообще-то нервы крепче некуда, и это у меня не воображение разгулялось. Я и «Лорелею» видела, и мертвую Шуру, и мне это ничего…
Наутро они встали пораньше, чтобы вернуть велики в прокат. Мужик, любитель крачек, содрал с них тысячу за то, что не вернули велики вчера, и завозникал насчет соскочившей цепи. Овчарка живо поставила его на место:
— Эта цепь соскочила сразу после трех километров пути. Мы перлись пешком черт-те сколько времени. Наши ноги не казенные. Так что приткнись и будь доволен, что я ничего не требую за моральный ущерб.
После они зашли в турбюро, чтобы заказать сегодня поездку на Маяковую гору. Внутри ровно гудели кондиционеры. За офисным столиком в кожаном с высокой спинкой кресле восседала женщина в бордовом полосатом брючном костюме и белоснежной блузке. Овчарке даже показалось, что, переступив порог турбюро, она вдруг на минуту вернулась в Москву. Иллюзия была бы полной, если бы в окно не был виден заглохший прудик, где плавали гуси, да не мычала корова у крыльца, выпрашивая у всех входящих какое-нибудь лакомство. Начальник местной администрации явно не бедствовал. В бюро оказалась та самая девчонка с катера с золотым лабрисом на шее. Она тоже хотела ехать на гору. Она расплатилась и вышла, расписавшись в ведомости. Следом за ней расплатились и подруги. Их предупредили, что сегодня в два часа надо прийти на площадь, оттуда поедет автобус. Овчарке сказали прописью проставить в ведомости сумму. Овчарка стала, закусив губу, тщательно выводить в самой нижней чистой графе «семьсот пятьдесят рублей». Тут она случайно поглядела на графу, которая была выше, где расписалась девушка с лабрисом, и пихнула незаметно Вассу.
— Гляди, гляди! — зашептала она. — Точь-в-точь как в письме. Почерк тот же, тютелька в тютельку!
Васса поглядела и шепнула в ответ:
— Он! Точно!
Овчарка все-таки уточнила у турбюровской женщины:
— Вот тут, это писала девушка, которая только ушла, да?
Женщина кивнула.
— Просто мне понравилась ее роспись, — объяснила Овчарка. — Мне с росписями никак не везет. Мне когда было шестнадцать лет, я получила паспорт в ментовке и так там расписалась, что потом ну никак не могла повторить. Все время расписываюсь по-разному, хоть бы два раза похоже вышло. А вот у девушки красивая и простая закорючка, пожалуй, это я смогу повторить.
— А вы пишите просто свою фамилию, да и все, — посоветовала турфирмовская баба.
— Пожалуй, идея! — согласилась Овчарка, и они с Вассой вышли.
— Между прочим, про подпись это правда, — говорила Овчарка по дороге к дому, — моя мама открыла магазинчик после перестройки, так там потребовалось кучу документов оформить. Ну и кое-что надо было подделать, ничего такого плохого, никто от этого не пострадал, так, формальность. А я всегда ведь по-разному расписываюсь. Ну и мама попросила меня расписываться за этих воображаемых людей. Как сейчас помню. Выберу любые две заглавные буквы и сочиняю. Все, я должна быть на этой горе. Раз это письмо из сумки она написала, я знаю, как ее прижать. Это даже хорошо, что тела нет, никто не знает, что Шура мертва, кроме нас и убийцы. Это нам на руку. Знаешь, ведь звездам часто угрожают в письмах всякие там маньяки. Ну, я и притворюсь, что я частный детектив и что меня наняла сама Шура. Покажу это письмецо, она и поплывет. Ого, смотри, лошадки!
