Они проходили по улице Полярной.
В низине паслись три лошади, среди них та, белая. Она ходила свободно. Две другие, рыжие, черногривые и чернохвостые, были привязаны к колышкам. Овчарка сказала:
— Пошли купим вон в той палатке что-нибудь вкусное и покормим их.
— Там при них человек сидит, разве не видишь?
— Ну так что же. Я их ведь не травить собираюсь.
Овчарка купила в палатке две булочки с корицей, и они пошли за огороды. В низине было мокро, даже камыш рос. Приходилось прыгать с кочки на кочку. Человек, карауливший лошадей, сидел спиной к ним на складной брезентовой табуретке, так что видеть, как подруги подошли, он не мог. Он смотрел на море и курил беломорину.
— А можно нам их покормить? — спросила Овчарка.
Ответа не последовало.
— Наверное, он глухой или медитирует, — предположила Васса, — или играет в раз-два-три, замри. В любом случае сторож хоть куда.
— Извините, а можно нам коней покормить? — громко заорала Овчарка.
Мужик будто «отмер» по команде. Не поворачиваясь, сдвинул кепку на затылок, процедил:
— Чего орешь как повешенная, слух у меня не отсутствует. Потчуй сколько хошь.
Овчарка скормила белой целую булку и хотела пройти к привязанным, но кобыла-нахалка отталкивала ее мордой и как шлагбаум вставала перед Овчаркой всякий раз, как она пыталась подойти к рыжим лошадкам. Овчарка шлепнула ее по губам, но кобыла не унялась. Овчарка тогда бросила по кусочку тем коням издалека, но их тут же слямзила белая.
— Ты не лошадь, а свинья и эгоистка, — рассердилась Овчарка.
Кобыла только шевелила ушами и не сводила глаз с оставшейся половины булки, мол, ругай, ругай, но вкусность давай сюда. Она наступила Вассе на ногу, а Овчарке зубами развязала шнурок на правом ботинке. Когда последний кусочек булки исчез у кобылы в пасти, Васса вызвалась сбегать к палатке и купить еще что-нибудь, например ванильных сухарей. Мужик заметил, что кормить ломовых коней ванильными сухарями — это курам на смех. Васса ушла. Мужик снова застыл, на море глядя.
Кобыла обнюхала Овчарку, поняла, что булок больше у нее нет, и сразу потеряла к ней интерес. Овчарка встала на сухую кочку и стала дожидаться Вассу. Мужик вдруг спросил:
— Тебе из коней моих какой больше по сердцу?
Овчарка задумалась.
— Наверное, вот эта белая, — сказала она.
— Белых коней нет, серые есть. Так на денниках и пишут: «серый жеребец» или «серая кобыла». А почему вот она тебе по сердцу?
— Не знаю. Красивая, — ответила Овчарка, чувствуя себя как на экзамене.
— Вот то-то и оно — красивая, — с досадой отозвался мужик, — кроме красоты, в ней и нет ничего. Все кони выдающиеся неказистые были — Крепыш там, Анилин тоже. У красивых что — вся сила в красоту уходит. И красивую лошадь, и красивую бабу полюбить — одна беда. И та и та давно в себя влюбились… Коли ты человек, так того и люби, кто тебя так же полюбить может. Вот ты любишь — так думаешь, мое это, а потом потеряешь и оказывается, что никакое это не твое и твоим и не было никогда, а только тебе это так казалось. Такая любовь верная, которая покой вселяет в душу твою. Такую вот любовь ни на золотую гору, ни на что променять нельзя. А вы откель сами?
— Московские, — сказала Овчарка.
— Бывал. Ох и беспокойный город.
— Точно.
— Сами что делаете?
— Я — редактор, а она — в рекламном бизнесе, — ответила Овчарка и сама поняла, какие неуместные слова она сказала.
Старик ни о том, кто такой редактор, ни о том, что такое реклама, понятия не имел, да ему это и не нужно было.
— Ученые, значит, — решил старик, — щас много женщин ученых, одеты хорошо, речь модная, пахнут, как вот букет. Только вот счастье у бабы всегда одно — дом хороший, теплый, муж с головой, дети — орава целая, которые потом своих ребят народят. Или, скажете, не так?
— Почему скажем? Все так, — ответила подошедшая Васса.
— Ну что ж, хотите, еще приходите, мне развлеченье и лошадкам радость. Не завтра только — завтра мне тройку закладывать, приезжает кто-то важный. Да докармливай уж, кобылу подержу, хватит с нее за глаза.
Овчарка с Вассой угостили ванильными сухарями двух рыжих пузатых черногривых лошадок, распрощались со стариком и пошли прочь, к дороге.
Почти до самого дома Овчарка шла молча и думала: «Зачем вообще расследуют преступления?»
— Чтобы преступника наказать, зачем же еще? Чтобы справедливость была, — ответила Васса.
Оказалось, что рассеянная Овчарка вслух произнесла то, о чем подумала.
— А толк какой? Шура Каретная от этого не оживет, если я ее убийцу найду.
— Ну, преступников наказывают, чтобы другим неповадно было.
— Хрень. За другого нельзя споткнуться. Только если сам нос разобьешь, научишься под ноги глядеть. Отсидишь там, где небо в клеточку, — лучше не станешь. Знаешь, я когда найду того, кто убил, я его сдавать не буду. Я сперва его к стенке прижму, так что он уже с жизнью простится да от страха опухнет, а потом пусть проваливает на все четыре стороны. Совесть и Бог ему судьи, вот я как думаю. Я найду его. Там в Кеми, на причале, Каретная так на меня посмотрела. Как будто знала, что ей жить осталось всего ничего. И знала, что я буду искать того, кто ее убил. Она так на меня смотрела…
— Как?
— Будто подбодрить хотела.
Когда они пришли домой, Васса совсем расклеилась. У нее еще со вчера ломило живот, а теперь голова адски заболела. Она сказала, что лучше останется. Тогда Овчарка решила перенести экскурсию на завтра.
— Нет уж, — сказала Васса, — и так уже переносили. Езжай. Кто гарантию даст, что я завтра в таком же виде разобранном не буду? Что ты, из-за моих месячных совсем острова не увидишь? Иди, тут и думать нечего. Катаклизмы эти и так у нас три дня отняли. Через три часика приедешь, а я тут поваляюсь с книжкой, мне и получшеет, тогда и поужинать сходим.
Васса осталась наедине с томиком Акунина, а Овчарка отправилась на площадь. Автобус уже был полон, оказалось, что Овчарка пришла последней. В автобусе среди прочих сидели те две дуры малолетки с катера. По автобусу пробежал шепоток. Овчарка краем уха уловила: «Та… с козой». Многие экскурсанты тихо прыснули, другие заржали, как идиоты, наблюдая, как коза проводила Овчарку до гармошек дверей, грустно взглянула ей в глаза и поцокала обратно. Овчарка рассердилась и громко сказала:
— Козы не видели, вот идиоты!
Овчарка не слишком любила выделяться, но что поделать, как тут не выделишься, если ты отличаешься от других людей. Она вспомнила, как однажды летом пришла в редакцию «Женского мира» с небритыми подмышками. Нет, особых зарослей там не было, так, пушок. Но все дамы вокруг так отреагировали на это, будто Овчарка вперлась к ним с этой самой козой. Они шептались, ахали, все время пялились, как дуры. Все кончилось тем, что Овчарка встала из-за компьютера и громогласно объявила, подняв руки вверх:
