— Ты что сегодня ела?
Та ответила «ничего» так тихо, что все трое с трудом ее услышали.
— А вчера? — не отставал отец Панкратий.
— Гречку, в обед, — так же тихо сказала паломница.
— Нет, так не годится. Поститься надо в меру, а ты вон какая тоненькая. Попроси у батюшки своего послабления, как вернешься. Подвиги духовные сил требуют.
Овчарка обмахивала женщину своей шапочкой. Они снова было двинулись в путь, когда женщине стало лучше, как вдруг отец Панкратий посмотрел на Овчарку с непокрытой головой долгим пристальным взглядом и сказал:
— Это ведь вы обе были тогда на «Святителе Николае». И ты еще подралась со своим родным отцом.
Будь на месте Овчарки, например, Груша, она наврала бы, конечно, с три короба. Но Овчарка только вздохнула и сказала:
— Да, это были мы.
— Обманом к паломникам пристать! Да, наверное, вы из этих грязных женщин, которые в грехе живут друг с другом. И я вас сюда, в скит, привез, к преподобной Ефросинье! Куда матушка Мария только смотрит!
«Матушка Мария, наверное, та женщина из-за свечного ящика. Эх, будь я пробивная, как Груша, — подумала Овчарка, — у меня б жизнь была другая. Наглость — второе счастье, не зря говорят».
Отец Панкратий разбушевался не на шутку, и Овчарка тоже начинала злиться. Она была из тех людей, которых трудно раскачать, зато когда они разойдутся, то хоть святых выноси. Отец Панкратий продолжал орать и даже сделал такое движение, будто бы хотел замахнуться на Вассу. Овчарка среагировала сразу. Прыгнула вперед и зашипела:
— Только тронь меня или ее! А еще святошей называешься! Да я тебе все кости переломаю. Поглядим, срастутся они у тебя быстрее, чем у какого-нибудь грешника или нет! Я вот, честное слово, никогда не была лесбиянкой, но сейчас я б с удовольствием ею стала, только чтобы тебя позлить! Тогда бы ты точно в драку полез и я бы тебе разбила нос, как моему отцу, которого я, кстати, побила тоже за дело, потому что он мерзавец. Бросил меня маленькой! Вот ты в монастыре живешь. Молитвы вот бормотать, да старух на остров возить, да лесбиянок осуждать — не велика заслуга. Что ты, кроме этого, умеешь? Вот возьми, женись, роди детей да вырасти их, одевай их, корми так, чтобы они тебе потом «спасибо» сказали и за тобой ходили, когда ты обезножишь! Вот это и будет святость. Жить здесь и никого не любить — чего проще! Вот полюбить попробуй — это тот еще труд. Это тебе не поститься и поклоны бить! Кстати, матушку Марию винить нечего. Мы тут виноваты, и больше никто.
Видимо, отец Панкратий решил, что с такими закоренелыми грешницами и говорить не стоит, и помчался к монастырю, как скорый поезд. Паломница побежала за ним, как верная собачка, а Овчарка крикнула им вслед:
— И хватит нам о наших грехах говорить, мы о них и так знаем больше тебя! О своих подумай лучше!
— Да-а, — протянула Васса, — приехали.
— Послушай, — сказала Овчарка, — ну их всех в баню. Мне неохота в этот скит переть. Теперь что притворяйся, что не притворяйся, все равно раскусили нас. Вон стог стоит. Пойдем и посидим там, пока эти бегают по острову с высунутыми языками.
И они пошли к стогу и, цепляясь за веревки, которыми были перевязаны вязанки с сеном, взобрались на самый верх. Овчарка поглядела на удаляющуюся черную фигуру отца Панкратия и рассмеялась.
— Да, — сказала она, — мы, по крайней мере, если и притворяемся, то редко. А от притворства бывают несчастными чаще всего те, кто все время это делает, — они и есть самые несчастные.
— А кто обещал, что все как по маслу будет? — сказала Васса. — Он теперь нас из монастыря будет поганой метлой гнать всякий раз, как мы там появимся.
— Фига. Ты забыла, что монастырь принадлежит еще и музею. Паломники, конечно, входят туда бесплатно? Но монахи не могут прогнать тех, кто купил входной билет на посещение территории музейного комплекса Бабьего острова. Монахи не будут ссориться с музеем — у них своих дел хватает, — сказала Овчарка, посасывая соломинку.
Васса увидела грязный лист картона. На нем еще можно было прочесть надпись, размытую дождем.
— «Без благословения сено не брать», — прочитала Васса.
— А мы и не берем, мы просто сидим. Послушай, Васса, может, конечно, этот и спихнул Шуру.
Но я в этом сомневаюсь. Он языком только молоть мастер. Хочет стать великим святым. А вот эта женщина странная какая-то. Я думала, немая, а она говорить может. Вид у нее болезненный, под глазами круги.
— Это у нее от голода. Когда на диете сидишь, и то плохое настроение. А она, похоже, вообще святым духом питается, — ответила Васса.
— Кто ее знает, отчего она такая. Ты видела, как она рухнула?
— Да. И между прочем, прямо после твоих слов про Шуру. Может, это совпадение, а может, и нет. А вдруг они ее на пару? Вон она как за ним бегает, парочка, гусь и гагарочка.
— В общем, с Панкратием мне более-менее все ясно. Вот эту бабу бы разъяснить.
Когда паломники потянулись обратно к берегу, где ждал катер, подруги присоединились к ним. Видимо, что-то им отец Панкратий наговорил, потому что все старушки перешептывались и никто не хотел идти рядом с подругами.
— Ну и ябеда же этот святоша, — сказала Овчарка Вассе громко. — Послушай, а он не очень обидится, если я здесь, на острове, пописаю?
— Овчарка, потише, — взмолилась Васса, — чего ты их злишь?
— А мне так больше нравится. Что хочу, то и говорю. Посмотрю, как мне кто-нибудь попробует рот заткнуть!
Но паломники решили, видимо, не связываться с Овчаркой. Подруги снова отстали из-за усталости. Когда на пути попался храм, паломники уже битком в него набились. Но как только в него зашли подоспевшие Васса с Овчаркой, они валом повалили наружу. Овчарка смеялась до упаду, Васса чувствовала себя очень неуютно. На катере, едва подруги спустились в нижнюю каюту, все паломники скопом моментально покинули ее. Овчарка пожала плечами:
— Ну и пусть ютятся в нижней каюте или мерзнут на палубе, если они такие пустоголовые сплетники. Видела, как они на нас глядели? Будь их воля, точно бы в море сбросили.
Подруги перекусили и улеглись поспать на жестких лавочках.
— Маме расскажу, как мы подверглись религиозным гонениям, — сказала Овчарка, потягиваясь, — то-то посмеется!
Как только катер причалил, паломники понеслись с пирса так, точно судно было зачумленное. Так что встречавшая подруг Дереза даже от них шарахнулась.
— Во как нас перепугались, — хохотала Овчарка.
— Да нет, — отозвалась Васса, — это они боятся на вечернюю службу опоздать. Уже без пяти шесть.
— А-а, — разочарованно протянула Овчарка, — и как у них сил хватает, ума не приложу. У меня ноги жутко болят. Та еще поездочка. Только, боюсь, шансов поговорить с этой парочкой больше не будет. Они от нас как от прокаженных бегать станут.
