В машине красавица затряслась:
– Я ддддд…
– Дрожите?
Малинину уже нечего было терять, поэтому он сделался предельно галантным и предупредительно включил печку на максимум. Обогрев в дедовой колымаге был единственной функцией, к которой у него не было претензий.
Печка шпарила, как аэрогриль, но девица, хоть и завернутая в тулуп, все дрожала:
– Я дддддд…
– Хотите, я еще и шаль вам дам? – предложил Андрей. – И ушанку. Она теплая.
– К черту шаль! – на одном дыхании выпалила пассажирка. – Я Дддаша!
– Ах, вы Да-аааша! Вот оно что! – с некоторым сомнением протянул Малинин, аккуратно поворачивая руль, чтобы вписаться в крутой поворот на проселок. – Даша, значит. Так-так. А что это вы, Даша, делали в чистом поле на снегу? В первый день нового года? В кружевном белье? Одна-одинешенька?
Он бы еще понял, если бы на снегу в чистом поле и кружевном белье красавица Даша лежала в приятной компании. Андрею Малинину и самому не раз приходилось встречать первое января в весьма необыкновенных местах, видах и позах, но никогда при этом он не бывал одинок, как глаз циклопа.
– Как вам не стыдно!
Даша возмутилась и посмотрела на Андрея, как благонравная Мальвина на невоспитанного Буратино, сунувшего грязную руку в полную сахарницу.
– Я устала, замерзла и плохо себя чувствую, а вы пристаете ко мне с такими глупыми вопросами!
– Ну да, конечно!
Андрей снова покосился на балалайку с ушанкой – девица бесцеремонно сбросила их с сиденья и попирала пятками – и вспомнил заветное, сказочное:
– Ты меня сначала в баньке попарь, накорми, напои, спать уложи, а потом уже расспрашивай!
– Вот именно!
Нахалка кивнула и закрыла лазоревые глазки.
Через минуту Андрей уже слушал ее похрапывание.
Этот звук ему не понравился. Внутренний голос сварливо сказал, что он не удивится, если Даша сляжет в обещанную ей постель с пневмонией, и в очередной раз оказался прав.
– С Новым годом, земляне! – с большим чувством проорал во дворе пьяный мужской голос.
Затем грохнула петарда – недостаточно громко, чтобы взрыв услышало все население планеты, но для двора, выстроенного колодцем, в самый раз.
Оля услышала, как слева за перегородкой со стонами заворочался отец, а за стеной справа, в кухне, не по-детски выругался Костик.
– С новым счастьем! – донеслось в приоткрытую форточку.
Оля села, спустила ноги на пол, нашарила тапочки и пошла к окну. Шторы были задернуты, но не плотно, и просвет между ними слепил тугой белизной, как молния.
Часов девять, наверное, прикинула Оля. Все нормальные земляне еще спят.
Она с треском раздернула занавески и зажмурилась.
Было не девять часов утра, а много позже: солнце уже поднялось над крышей дома напротив и сидело на трубе вентиляции, как колобок на пеньке. Снегопад, неожиданно и чудесно украсивший собою новогодний праздник, давно закончился, и припозднившиеся гуляки успели запятнать белый двор разноцветным серпантином, мандариновыми шкурками, конфетными фантиками и обрывками фольги с бутылочных горлышек. На пустой бельевой площадке тихо дымилась трубка из-под недавно взлетевшей ракеты.
Пиротехника, шумно поздравившего «с наступившим» сонный двор, уже не было видно, но Оля, как воспитанная девушка, вежливо ответила в форточку:
– С Новым годом! С новым счастьем!
Очень, очень хотелось надеяться, что уж в этом-то году счастье не обойдет ее стороной. Сколько же можно обходить-то? Уже тридцать четыре года!
– Даже Илья Муромец на своей печи меньше просидел, – пробормотала Оля, стягивая через голову ночнушку.
В ярком утреннем свете ее белая кожа отсвечивала голубизной.
Может, действительно походить в солярий? Мать, вон, называет ее бледной немочью, а Елка все уговаривает взять отпуск и слетать в Таиланд. Там, мол, тепло, даже когда у нас зима и на пляже можно загорать топлес.
Как будто она станет загорать топлес!
Оля покачала головой, надела длиннополый байковый халат, тщательно застегнула его на все пуговки и подпоясалась.
Это Елка может себе позволить щеголять в декольте и мини, а ей надо выглядеть прилично. Она же не клубная стриптизерша, она – школьная учительница!
Телефон взвыл громко и возмущенно, как холеная кошка, которой неожиданно наступили на хвост.
– Костик, зар-рраза! – Оля произнесла свое самое страшное ругательство и побежала в прихожую.
Новый телефонный аппарат был новогодним подарком всей семье Романчиковых от ее младшего члена. Только теперь, услышав звонок, Оля поняла, почему Костик коварно ухмылялся и упорно именовал новый телефон витиеватым именем собственным – Желтый Дьявол. Такой звоночек сошел бы за сигнал тревоги даже в аду!
– Что за шум?
Из родительской спальни выглянула мама.
Ее густо залакированная праздничная прическа из лиловоголубых волос оттенка – тоже Костина шутка – «Мальвина на пенсии» не растрепалась, а только примялась с боков, сделавшись похожей на деформированный рыцарский шлем. От подбородка и ниже мама закуталась в красный плюшевый плед и выглядела очень героически, как одинокий средневековый воин на поле великой битвы. А папин громкий, со всхлипами и присвистами, храп вполне мог сойти за стоны раненых бойцов и хрипы загнанных коней.
«Уланы с пестрыми значками, драгуны с конскими хвостами, все промелькнули перед нами, все побывали тут!» – процитировал Олин внутренний голос незабываемое, лермонтовское.
– Это телефон, – коротко объяснила Оля маме и сняла трубку.
– Ийа-уйау-йаааааа! – нечеловеческим голосом провыл Желтый Дьявол ей в ухо.
– Отойдите подальше от телевизора! – строгим учительским голосом потребовала Оля. – У вас там сильно фонит, я не слышу ни одного человеческого слова!
– …мать! – пробилось сквозь помехи весьма распространенное человеческое слово.
– Не слышу! – упрямо повторила Оля, против воли покраснев.
Когда какой-нибудь дерзкий мальчишка из старшего класса позволял себе отпустить в ее присутствии этакое словечко, Ольга Павловна не падала в обморок, но и не читала паршивцу нотаций. Она просто делала лицо, как у мраморной кариатиды – каменное, холодное и бесконечно усталое. И притворялась, будто не только не слышит, но даже и не видит грубияна – вот такое он ничтожество! На мальчишек это неплохо действовало.
Но голос в трубке был басовитым и явно принадлежал грубияну с большим стажем.
– Я сказал – твою мать! – повторил он с вызовом.
– Вы хотите поговорить с моей матушкой, Галиной Викторовной? – голосом крепким и холодным, как виски со льдом, спросила Кариатида Павловна.
