Проклятая шариковая ручка с трудом писала, и я кое‑как нацарапала на обратной стороне какой‑то официальной бумаги все, чем занималась Эва Марш во время всех очередных убийств. И с каждой записью легче становилось на сердце, но тут выяснилось, что на Поренча у нее нет алиби. Ее никто нигде не видел.
— А сама она что говорит? — нервно спросила я. — Где она тогда была?
— Говорит, что сидела дома, и все. То есть в гостинице, снимает комнату в дешевенькой гостинице в Терне, вместе с ноутбуком они кое‑как там помещаются.
— И целый день ничего не ела?
— Пока убирали комнату, выскочила в ближайшее бистро. Так что уборщица ее тоже не видела.
— Но могла видеть мокрое полотенце в ванной, мокрое мыло…
— По словам Эвы, баба несообразительная, вряд ли обратила внимание на такие вещи, и неизвестно, запомнила ли их. Так что алиби очень сомнительное… Знаю, знаю, все сомнения толкуются в пользу обвиняемого, не трудись разъяснять. А фамилия ее Хенрика — Вежбицкий, она позволила мне дать тебе номер его мобильника, записывай… Но о нем никому ни слова до тех пор, пока все не успокоится и она сможет вернуться.
— А как она прореагировала, когда ты ей рассказала то, что я тебе рассказала?
— Сначала долго молчала. А потом наговорила столько, что мне пришлось бы тебе повторять до вечера, тем более что у меня сразу возникли комментарии. Знаешь, у нее такие странные и… ужасные подозрения, она так и не смогла их выговорить, знаю, о чем ты подумала, ее Хенрик тут ни при чем… По профессии? Адвокат он, специалист по гражданским делам.
Почему такой адвокат не мог совершить убийства ради любимой женщины, я не поняла, но расспрашивать пока не стала и даже не пыталась в это вникать. Мне хватило твердого подтверждения алиби Эвы почти при всех убийствах. Однако вспыхнула опять искорка беспокойства из‑за Поренча. Холера! На ее месте я бы сама его пришила…
Лялькин звонок несколько сбил меня с Магдиных проблем, и об Островском я забыла.
Магда, разумеется, уехала от меня на такси.
***
Адвокат Хенрик Вежбицкий излучал спокойствие. Было в этом человеке что‑то такое умиротворяющее. Он из тех, кто во время бушующего пожара скажет: «У нас нет иного выхода, как прыгать из окна. Ничего, что шестой этаж. Прошу вас, господа, без паники, спокойно, по очереди, и все будет хорошо». И все послушно, чуть не задыхаясь от дыма, становятся в очередь и один за другим сигают вниз. А что самое смешное, ведь и вправду все приземляются целыми и невредимыми. И вообще, в присутствии таких людей все кончается хорошо. Непонятно, как они этого добиваются, но таким людям просто нет цены в нашей жизни.
А к тому же он умен и очень хорош собой.
Встретилась я с ним в маленьком кафе своего Виланова еще в этот же вечер. Мне просто необходимо было что‑то сделать, а я, как нарочно, никого не могла заловить — ни Петрика, ни Островского, ни Миськи, ни тем более Гурского. Только один адвокат Вежбицкий отозвался в трубке телефона, и оказалось, что он как раз выходит из дому, чтобы встретиться с клиентом метрах в двухстах от упомянутого кафе.
Я оказалась там через четыре минуты, возле моего дома как раз не было пробок.
Кафе мне нравилось по двум причинам. Во–первых, там подавали хороший кофе. А во–вторых, два столика стояли на улице под тентом, так что можно спокойно поговорить.
Пан адвокат подкрепился кофе с явным удовольствием. И он же начал разговор.
— Откуда у вас такой интерес к этому делу? — мягко поинтересовался он. — Насколько мне известно, вы с Эвой не знакомы. Эва давно хотела с вами познакомиться, но как‑то все не получалось, и, уверяю вас, она была бы в восторге, узнай о вашем интересе…
Я сразу же оборвала этот версаль.
— Уже знает! А что я о ней думаю, я уже несколько лет назад не только высказывала вслух, но и писала пару раз. Наше знакомство получилось как‑то так через Ляльку. Эва Любит Ляльку со школьных времен, а я тоже дружу с Лялькой. Эвины неприятности нас обеих взволновали, и в результате Лялька настроила меня… уговорила… нет, просто после общения с ней я решила вплотную заняться Эвой. Впрочем, сейчас мне некогда вдаваться в подробности, да и вы торопитесь, как‑нибудь расскажу вам обо всем подробнее. А сейчас мне надо срочно заняться делом.
— Понятно, — отреагировал Вежбицкий. — Из сказанного я понял, что место пребывания Эвы стало известно…
— Кому как, — опять перебила я адвоката, не дав договорить. А что делать? Но я постаралась проявить максимальную вежливость, извинившись. — Известно лишь мне и Ляльке, но даже в разговоре мы ни разу не назвали гостиницу, где проживает Эва, а в том районе Парижа гостиниц — что муравьев. Я сама в последние годы жила там в восьми. И очень скоро, надеюсь, кроме нас двух о месте проживания Эвы узнает полиция в лице самого замечательного своего представителя и самого порядочного, который тоже оставит эти сведения при себе. Он должен знать все об Эве, иначе у него будут связаны руки и скованы мысли.
— А почему вы лично так заинтересованы в правильном разбирательстве данного дела?
А он неглуп и уловил самую суть!
— По двум причинам, — объяснила я. — Первая не столь важна. Видите ли, об меня ноги вытирают, а мне интересен сам механизм ненависти, это единственное, что может направить подозрения на меня. Вторая же касается в значительной степени Эвы. Ликвидация пиявок, паразитов, короче, беспозвоночных, высасывающих жизненные соки из литераторов. Вы не заметили этого?
— Откровенно говоря…
Тут адвокат сам вдруг замолчал, я ему не мешала говорить, а он как‑то особенно внимательно принялся разглядывать меня. Уверена, не моя красота вдруг его сразила. Из дома я выскочила, как была, не причесав всклокоченные волосы, не припудрив наверняка блестевший нос, в домашних шмотках, как назло, на которых изображена реклама всевозможных спиртных напитков. И в тапках, что заметила только что, взглянув на свои ноги. Ну и пусть, у меня же не было цели отбить у Эвы поклонника!
При мысли, что в таком случае интерес в собеседнике возбудил мой интеллект, доставил мне истинное удовольствие.
— Ну! — без зазрения совести подогнала я пана адвоката. — Уж позвольте себе!
Не сразу, подумав, адвокат признался:
— Я принимал во внимание и такого рода мотивы. Правда, лишь в весьма ограниченных размерах, ибо в принципе они были лишь у Эвы. В ее невиновности я был абсолютно уверен. Так что виновным должен оказаться кто‑то другой, который пострадал точно таким же образом. А что, такие особы имеются?
Меня так и подбросило на стуле, и я прошипела разозленной змеей:
— Вы сумели оценить Эву Марш, так что, если теперь на коленях станете заверять меня, что вы пустоголовый идиот, безмозглый олух, лопоухий недоучка, чурбан и вообще кретин, я вам не поверю! Ведь невозможно, чтобы вы с детства ничего не читали, книг в руках не держали, в кино не ходили, телевизор не смотрели. И даже если вы за Хемингуэем света божьего не видите, так ведь его тоже испаскудили. Уж на что я его не люблю, а нюансы в экранизациях его творений просто в глаза бросаются. Гомер? Вы что, так и не разобрались, с кем тут у нас расправляются? Под нож идут пиявицы ненасытные, высасывающие всю душу из лучших литературных творений человечества! «Великие режиссеры», разбогатевшие на вдохновении истинных гениев, нажившиеся на чужом таланте! Покойный Диккенс им уже ничем не опасен, он просто ничего не может им сделать, но те, кто еще жив, могут. Я все никак не соберусь подсчитать литераторов, которым эти паразиты испортили всю жизнь, но подсчитаю. Вы хоть знаете, что после этого телевизионного дерьма резко упала читаемость Эвиных книг? Знаете? А сколько таких, как Эва, свалились подкошенными? А другие, получив обухом по голове, бросили писать? Так знаете вы об этом или нет?!
