— И не ревел медведем? — не поверила я.
— Ну да, как раз не ревел! Вел себя как человек, ее привез к кузине, а сам уехал, дескать, не буду мешать, пусть бабы наговорятся.
— А куда же он сам поехал?
— Да вроде бы к какому‑то знакомому, главное, им не мешал, ведь она, бедняжка, только тогда и отдохнет, когда его рядом нет. И дышит не надышится.
Туг пани Вишневская наглядно продемонстрировала мне, как свободно дышит мать Эвы, когда мужа нет рядом, и так старательно изображала, словно мы не в Варшаве, а где‑то на природе. Я воспользовалась ее кратким молчанием.
— Может, и в санатории бывали у бедняжки оказии немного передохнуть, там он не оставлял ее одну?
— Как раз оставлял! Что‑то там у них с питанием не заладилось, хозяйка обещала полный пансион, а тут вдруг ее муж расхворался, нога в гипсе, лежит и ни с места, но вот что значит порядочный человек, хоть нога в гипсе и болит, а он лежал тихо, голоса не подавал, смотрел себе потихоньку телевизор. А кабы с нашим ревуном такое приключилось, уж вся округа бы оглохла от его рева, а может, и весь город. Ну понятное дело, у его жены забот прибавилось, так что постояльцам самим приходилось себе и завтраки, и обеды разогревать, а то и куда в закусочную пойти поесть, недосуг хозяйке за всем приглядеть. Так она, жена нашего ревуна, больше времени в кухне проводила, да по магазинам бегала, а он сам на свои целебные процедуры ходил, но зато, по крайней мере, не измывался над ней целыми днями, а теперь она и говорит, как санаторий помог, она и не надеялась, а оказалось фактически помогло, и ему, и даже ей. Но я так думаю потому, что он иной раз по целым дням где‑то пропадал, говорил, в Горы Свентоховские ездил, а ее не хотел взять, потому как там, на Лысой Горе, его жена в ведьму сама может свободно обратиться и на метле полететь, на что ей машина? О, как он грохотал, ревел и заходился от смеха, и вопил «На шабаш марш!». Не очень я поняла, какой такой шабаш, должно быть, куда ведьмы слетаются? — вопросительно глянула на меня пани Вишневская.
Я поторопилась подтвердить — да, такой слет ведьм, и боялась, как бы соседка не переключилась на другую тему. Нет, она твердо придерживалась прежней:
— Да какая из нее ведьма? Уж скорее он сам на ведьмака смахивает, или еще на какого дракона, что огонь из пасти извергают…
Я не вытерпела:
— Пани вроде бы упоминала, что он и в Варшаве за это время побывал?
Не сразу ответила хозяйка, призадумалась, как‑то даже сникла. Оставив в покое цветочек, села на стул.
— А вот этого наверняка не знаю, — выговорила она наконец. — Я ее даже спросила, так она твердо так отвечала — нет, а вот мне сдается, что там у них двери хлопали. Однако как это возможно, чтобы он был и не рычал, не вопил? Да и машины ихней я у дома не видала, а так всегда она стоит, когда они дома. Но вот сдается мне, раза два я такие шумы слышала, а у меня этих., как их… галлюцинаций не водится. Ни слуховых, ни зрительных, так что же это означает? Втайне приехал и на цыпочках ходил? Но точно не скажу, и присягать не стану. А вам что известно? Вы как считаете?
— Я считаю — был! — не подумав, брякнула я, хотя вовсе не в эти тайны собиралась посвятить любопытную соседку.
А та расцвела ну прямо майским цветом, услышав эти слова. Я с удивлением смотрела на нее.
— А на кой ляд это ему? — набросилась она на меня, должно быть в чаянии каких‑то новых сенсаций. — Что ему тут делать? Красть? Так он не вор, о таких вещах я бы знала. К бабам — так какая баба его выдержит? К тому же скупердяй и вообще старый хрыч, разве что какую старую ведьму приглядел, но вряд ли, на кой ему старуха? Тогда пошто на цыпочках и вообще тайком?
Все правильно. Эту женщину никакие преступления не интересуют, пусть даже в масштабе всей страны, ее волнует то, что происходит вокруг, рядом, близко, у соседей. В масштабах одного подъезда. С чего вдруг ревущее чудовище преобразилось в невесомую пушинку…
Я тут же ухватилась за другую версию.
— Так ведь у него в Варшаве приятель был, тот самый Поренч, может, он хотел с ним встретиться втайне от всех? Только почему такие тайны?
Кажется, я попала в яблочко.
— Приятель! — фыркнула пани Вишневская, и в ее голосе я явственно услышала шипение чем‑то очень довольной змеи: — Приятель, говорите? Да, был такой, только весь вышел. Он мне про него сверху столько наорал, аж уши вспухли! Уже в первый же день, как вернулись, началось, но сначала это был еще не медвежий рев, а будто собачий лай, да такой, что слова не разберешь. И сквозь лай прорывался этот Поренч, но уже не Флорчик дорогой, а Поренч–поганец. Из чего я поняла, что перестал ему нравиться этот приятель. Я тут как‑то даже ее спросила, что у них там такое с паном Поренчем, а она нехотя выдавила из себя, что муж из‑за него убытки претерпел, побился с кем‑то о заклад и проиграл, и должен был поставить пиво…
Меня бросило в жар. С трудом пробормотала подобно пани Выстшиковой: «Подумаешь, какие расходы — пиво!» — но соседка знала свое:
— Я же вам говорю — страшный скупердяй! Да и не одну кружку он проиграл, потому так рычал: у меня вся мебель ходуном ходила. Он ведь только представляется, что живет в достатке, ни в чем не нуждается. Себе‑то он и верно, ни в чем не отказывает, но за грош — удавится. И тут, говорю вам, хоть из дому беги, такой рев поднял. «Из‑за этого жлоба заср…» — ну нет, не буду я губы пачкать и выражаться из‑за ревуна паршивого, он же его поносил так, что и мне страшно стало: «Такой–сякой, так меня околпачил! Чтоб ему света белого не видать!» — орал, такие баки забивал! — и опять его поливает: «Мало!» — орет. Я так и не поняла, чего мало. «На куски, на куски!» — вопил, тоже не представляю, о каких кусочках он разорялся. «А я в жизни никому!!!» И опять так я ничего и не поняла, говорю вам, так отрывисто бранился, словно лаял. Надо будет еще послушать, как снова начнет орать, может, чего и пойму. Потому как от нее человек и словечка не узнает, одна надежда на его рыки. А что с Эвой? Вы говорили, вроде бы отыскалась. Ну и как она?
Пани Вишневская за свои бесценные, хоть и отрывочные подслушанные откровения безусловно заслужила получить и от меня информацию.
— Она сейчас во Франции находится, — сообщила я любопытной соседке, — уже давно там живет. Да я вам об этом, кажется, уже сообщала. А вот что не сказала: не верьте, что она с Поренчем какими‑то делишками занималась. Неправда это, он нарочно возводил на нее напраслину, чтобы отомстить. Она ведь его, как паршивого пса, оттолкнула, не хотела с ним не встречаться и вообще даже не разговаривала с этим подозрительным типом — Эва его все же раскусила. А теперь вот и папочка вроде бы понял, какой это негодяй.
Подумав, я подбросила еще новость для соседки — чего там, не стану скупиться:
— Теперь у Эвы другой мужчина есть, не чета Поренчу, человек солидный, культурный и на хорошей должности — адвокат, скоро поженятся, а уж как он Эву любит! Как только вернутся, так и поженятся, и хотят свою фирму открыть. Но учтите, это держится в тайне, я только вам по секрету сказала, пожалуйста, никому ни слова, а уж тем более ее родителям.
