Как же давно все это было.
* * *
Прозоров совершенно обезумел. Ему казалось непостижимым, что после двух лет совместной жизни он вот так страстно хочет эту женщину. К Валерии, своей жене, он испытывал такое же сильное влечение не больше недели. Затем, когда у нее начался токсикоз и она стала меняться на глазах, бледнеть, отекать, он тотчас определился и, внушив себе, что она теперь для него прежде всего мать его будущих детей, как-то очень быстро свыкся с мыслью, что у него, помимо жены, появятся другие женщины. И, хотя их было не так уж много, он все равно, особенно в первое время, мучился угрызениями совести, считая себя в какой-то мере негодяем и подлецом по отношению к жене. Но после появления в их доме Эммы с ним что-то произошло. Он теперь старался как можно раньше приезжать с работы, нигде не задерживался, стал больше времени уделять детям, пока не поймал себя на мысли, что не на шутку влюблен в молоденькую рыжеволосую няню. Уже то, каким образом она оказалась у них дома, говорило о многом. Он и сам не ожидал от себя такой прыти: поликлиника, анализы… черт-те что вообще! Но она была так красива, что Прозоров просто не простил бы себе, пройди он тогда мимо нее. Он решил, что если Эмма не понравится Валерии, то он возьмет ее к себе секретаршей, рекламным агентом, да кем угодно, чтобы только видеть ее… То, что она беременна, он узнал уже на третьи сутки их знакомства – Миша проговорился, хотя и был предупрежден молоденькой докторшей. Его первая реакция была импульсивна – он прилетел в гостиницу и принялся орать на невозмутимую и какую-то словно замороженную Эмму. На все его вопросы она попросту смеялась ему в глаза. И все же результаты осмотра, как это ни странно, сыграли решающую роль – Эмма оказалась здоровой, абсолютно здоровой молодой женщиной. А для Прозорова, аккуратиста и человека, любящего во всем порядок, этот факт явился показателем чуть ли не ее моральной чистоты. Раз она забеременела, рассуждал он, значит, была неопытна, вероятно, ее соблазнили и бросили. Руководствуясь лишь этими соображениями, он дал себе слово позаботиться о девушке и предоставить ей возможность родить здорового ребенка. Но если такие благородные мысли посещали его днем, то ночью, обнимая свою жену, он представлял на ее месте совершенно другую женщину. Он желал Эмму, он ждал ее, он любил…
Мысль о том, что за Эммой ухаживает неизвестный ей мужчина, не давала Прозорову покоя два последних месяца, проведенных в Мюнхене. Ей постоянно кто-то присылал цветы, фрукты… И никаких записок, никаких объяснений… Он не успокоился даже после того, как Эмма рассказала ему об отношениях Питера с Бертой. А что, если Питер влюблен не в Берту, а в Эмму и, встречаясь с гувернанткой, он лишь ищет предлог, чтобы увидеть Эмму? Он даже стал следить за Питером и вскоре обнаружил, что тот заходит в их дом все чаще и чаще. Но при этом Питер не стремился поскорее уединиться с Бертой, а сидел в кресле на лужайке перед домом в обществе двух женщин. Особенно часто его можно было увидеть в обеденное время. И вот тогда Прозоров приревновал его по-настоящему. Он теперь и сам стал обедать дома, а после работы, вместо того чтобы заезжать в клуб или пивной бар, куда он обычно заглядывал, чтобы осушить кружку пива, мчался домой… Он помнил себя в тот момент, когда впервые увидел Эмму, а потому мог ждать от любого из своих приятелей подобного безрассудства… Что стоило, скажем, Крулю или Энгельгарду предложить Эмме руку и сердце? Это были молодые состоятельные мужчины, которые при случае не упускали возможности приударить за Эммой или выразить свое восхищение ею даже в присутствии Прозорова. После одной из таких вечеринок, как раз накануне своей очередной командировки в Москву, он решил взять Эмму с собой и купить для нее там квартиру. И очень жалел, что не сделал этого раньше… Прозоров был вынужден признаться себе в том, что просто БОИТСЯ ее потерять. Теперь, когда он понял, как дорога ему эта женщина, даже сама мысль о том, что они могут расстаться, вызывала у него ужас. Ее не удержат около него никакие деньги, если она разлюбит его и решит уйти… Она все равно никогда не останется одна. Найдется еще один Прозоров, который предложит ей, помимо своей любви, все, чем он владеет…
* * *
Володя уехал к Валерии, и Эмма наконец-то осталась одна. Берта, укачав Сережу, уснула в спальне рядом с ним. Эмма приглушила звук телевизора, выпила стакан минеральной воды и, прихватив сумочку, вышла из номера. Она чувствовала себя сейчас ПОЧТИ так же, как тогда, когда приехала в Москву, совершенно свободной… Свобода. Какое действительно сладкое, пьянящее слово.
В холле она уже не увидела Анну и улыбнулась своим наивным мыслям… Интересно, где она сейчас? Встретилась ли с Ядовым или нет?
Спустившись вниз, Эмма отыскала кабинку междугородной связи и, закрыв за собой прозрачную дверь и оставшись наедине с телефоном, вдруг почувствовала легкое головокружение: неужели она сейчас сможет позвонить куда угодно и услышать, к примеру, голос Сережи или Ядова?..
Первый звонок был в С. Она звонила на квартиру Орловым. Сначала шли длинные, монотонные гудки, от которых Эмма вся покрылась мурашками, а потом кто-то взял трубку, и она услышала:
– Да, я слушаю…
Это был мальчишеский голос. Саша.
– Позови, пожалуйста, папу…
– Папу?.. – И вдруг она услышала голос Лоры, далекий, но вполне узнаваемый: «Саша, кто это?» – «Это папу спрашивают…»
Эмма бросила трубку. Не выдержала. Они сейчас, наверно, ужинают. Сергей сидит за столом, а Лора подает ему соль или перец… «Почему соль или перец?»
Она открыла дверь, словно задыхалась в кабинке. Но потом, придя в себя, снова взяла трубку и набрала уже московский номер Ядова. Но потом, вспомнив, что в Москву надо звонить по обычному таксофону, вышла из кабинки и, купив жетоны, позвонила Ядову. Трубку взяли сразу:
– Слушаю! – услышала она незнакомый женский голос.
Она повесила трубку. Ладони были влажными от волнения. Зачем она звонила? Что хотела сказать? Или спросить? У них своя жизнь, и она сделала все, чтобы больше никогда не возвращаться к ним… Она сама приняла это решение…
Можно было позвонить Валентине, ее соседке в С. Но мысль о том, что ее до сих пор могут разыскивать за убийство Холодного, не позволила Эмме сделать это. Она считала себя самой настоящей хладнокровной убийцей, поскольку мучилась угрызениями совести не больше месяца, после чего начала обо всем забывать. Ей казалось, что она переместилась не только в другой город, но и другое измерение, где ее никто не знает и не сможет разыскать… Тем более Москва – такой большой город… Кроме того, у нее был Прозоров, который вытащил бы ее из любой ямы…
* * *
Она вернулась в номер, разбудила Берту и сказала, что уезжает по делу.
– Послушай, – говорила она сонной и испуганной девушке, держа ее за плечи, – если объявится Прозоров, скажешь ему, что я поехала по магазинам или спустилась в ресторан… Говори ему все, что угодно, но только чтобы это выглядело убедительно… Ты меня слышишь? Вот деньги… Будете завтракать и обедать с Сережей в ресторане, поезжайте с ним в город, в Сокольники… Возьми карту Москвы и наметь марш – рут… Ты отвечаешь за него головой… А я вернусь… в общем, постараюсь вернуться до приезда Володи… Понимаешь, мужчинам совершенно необязательно знать ВСЕ…
