– А что было потом? Он тебя гипнотизировал и насиловал?
– Да. Но я ничего не знала. Абсолютно. Я была девственницей и чувствовала только ноющую боль внизу живота, тошноту и боли в пояснице. Утром я вставала совершенно разбитой… Я хотела пойти к врачу, но он мне запретил это строго-настрого, объяснив мое недомогание временными явлениями в женском организме… Он так хорошо умел убеждать… Кроме того, он все время дарил мне что-нибудь, кормил фруктами и сладостями, вот и представь, как я могла реагировать на его слова… Конечно, я его слушалась… Но потом начала обо всем догадываться. Его игры зашли слишком далеко. Очевидно, роль племянницы уже не удовлетворяла его, он начал придумывать какие-то более изощренные игры, приносил взятые напрокат костюмы… Я сначала никак не могла понять, почему в стиральной машине лежат какие-то бархатные камзолы, атласные платья и плащи… Кроме того, физически я стала чувствовать себя все хуже и хуже…
– Ты к тому времени уже закончила школу?
– Да, я как раз собиралась устроиться куда-нибудь на работу, чтобы на следующий год поступать в университет… Но он отговорил меня, сказал, что мне надо прийти в себя, отдохнуть… Он прожил у меня ровно месяц. Однажды во время одного из таких «сеансов», а точнее оргий, я очнулась и обнаружила, что лежу… Словом, я от стыда и ужаса даже не могла дышать… Я ни разу в жизни не видела голого мужчину, а тут передо мной предстало такое… Да еще при этом я испытывала такую боль, что, закричав, стала вырываться из его рук, я била его по лицу, царапалась, кусалась, обзывала его самыми последними словами… А потом, дотянувшись до пепельницы, схватила ее и со всего размаху ударила его по голове… А потом потеряла сознание…
С. Квартира на улице
Садовой. 1994 г.
Во сне ее мучили кошмары: к ней приходила по ночам Лена Кравченко и, глядя на нее своими широко раскрытыми глазами, в которых плясали лунные блики, простирала к ней руки с растопыренными пальцами, словно хотела схватить ее…
Возможно, Лене было неспокойно в том лесу, куда они отвезли ее тело?
После того, как Наташа позвонила Виктору, он подъехал к общежитию и бросил в их окно маленький камешек. Это был условный сигнал, к которому он прибегал всякий раз, когда хотел вызвать Лену или Наташу – никто из вахтеров Виктора так ни разу и не увидел.
Наташа выбежала на улицу, села к нему в машину и, захлебываясь слезами, рассказала, что Лены больше нет, что она умерла несколько часов тому назад после того, как ей неудачно сделали аборт. И что она, Наташа, вымыв комнату и уложив в большой пакет все, что осталось от операции и даже ночную сорочку Лены, спрятала это вместе с ее телом под кровать… Она целовала руки Виктору, умоляла его помочь ей вынести тело Лены из общежития и избавиться от него, чтобы забыть об этом кошмаре; говорила, давясь от рыданий, что она здесь совершенно ни при чем, что она отговаривала Лену от встречи с этой акушеркой, советовала ей обратиться к врачу, лечь в больницу, где ей легально сделают операцию… Но Лена из страха, что об этом узнают в училище, пошла на то, чтобы встретиться с какой-то сомнительной особой, пользующей за умеренную плату и остальных «залетевших» девчонок из училища…
И Виктор помог ей. Ночью они через окно вынесли тело Лены Кравченко и на машине отвезли в лес, к Шереметевскому озеру, где и закопали вместе с пакетом, в котором лежали окровавленные полотенца, инструменты и перчатки, оставшиеся после операции. После чего Виктор приказал Наташе написать в училище заявление об уходе и поселил ее в маленькой запущенной квартирке, из которой она должна была наблюдать за живущей напротив – окно в окно – девушкой по имени Эмма.
Все произошло так быстро, что Наташа и опомниться не успела, как общежитие с его плебейско-коммунистическими порядками было уже позади вместе с комнатой, хранившей, как ей казалось, голос и запахи «исчезнувшей» Лены Кравченко… Вот был человек, и нет его.
«Возможно, – рассуждала она, – Виктор предполагал, что после исчезновения Лены Наташу начнут „таскать по прокуратурам и милициям“, расспрашивать о том, что знает Наташа о жизни Лены, о ее знакомых, выяснять, чем она занималась…» И в этом случае ей действительно самым благоприятным представлялся вариант, предложенный Виктором. Хотя, если исчезновением Лены все же займутся всерьез, то навряд ли уход из общежития и из училища ее лучшей подруги Наташи Балясниковой не привлечет к себе внимания следователей. А так вахтерша лишь вспомнит «женщину из собеса», и именно эта фигура и станет ключевой в расследовании исчезновения Лены. Ведь ДО прихода этой женщины Лена была у себя в комнате (это наверняка смогут подтвердить девчонки из соседних комнат), а после ухода акушерки, точнее, тоже исчезновения, ведь незнакомка мимо вахтерши уже не проходила, Лену никто больше не видел. Никто не спрашивал о ней и вечером, когда Наташа, затаившись, ждала в комнате прихода Виктора, сидя на кровати напротив той, под которой лежало тело несчастной подруги…
Наташа съехала из общежития уже на следующий же день, когда Лены еще не хватились. Она переехала на Садовую и с того момента ни разу не покидала эту квартиру самостоятельно – по клиентам ее возил сам Виктор. Задание, которое он поручил ей в отношении девушки Эммы, живущей напротив, представлялось ей пустячным: Эмма жила в квартире со своим отцом, и ее жизнь представлялась Наташе такой же скучной и однообразной, как жизнь других ее сверстниц-домоседок: кухня, уборка и диван с телевизором. Эмма, судя по всему, нигде не работала.
Зная нетерпимый и раздражительный нрав Виктора, Наташа боялась задать ему лишний вопрос, а потому, продолжая наблюдать за окнами квартиры, в которой жила Эмма, она так и не поняла, в чем же заключается смысл этого занятия. И лишь спустя несколько дней, когда она, стоя у окна и наблюдая при помощи бинокля за перемещениями соседей, увидела нечто, что потрясло ее и вызвало прилив тошноты и отвращения, ей сразу стало понятным, чего ждал от нее и что хотел узнать или увидеть Виктор…
Эмма показалась ей больной, безвольной и вялой; она лежала на диване, а ее отец или тот, кого Наташа прежде считала ее отцом, раздевал ее…
А дальше все происходило почти так же, как бывает у всех, с той лишь разницей, что в действии не принимала участия сама Эмма. Она оставалась практически неподвижной, в то время, как мужчина, напротив, был чрезмерно активен, невыдержан и его телодвижения свидетельствовали скорее о его психическом нездоровье, нежели о страсти…
Шторы на противоположных окнах были раздвинуты не так часто, как этого хотелось бы Виктору, который после первого рассказа Наташи о сексуальных играх «соседей» подолгу стоял перед окном в надежде увидеть хоть что-нибудь. В этом плане больше «везло» Наташе, следившей за окнами днем. Быть может, поэтому Виктор и поручил именно ей заснять на пленку все то, что имело отношение к занятиям сексом этой странной пары. И если в первую неделю наблюдений таких съемок было всего две, то к концу второй накопилось почти десяток.
Виктор не скрывал своей радости по поводу пополнявшейся с каждым днем коллекции порноэпизодов, а Наташа ломала себе голову над тем, зачем ему все это нужно, пока не услышала ключевое: «Ну все, попался, голубчик…»
