– Что вы ей сказали? – спрашивает судья.
– Я только что передал вам все слово в слово. Я сказал ей то же самое, что скажу в лицо любому: ваше дело построено исключительно на показаниях кучки лжецов и никаких заслуживающих доверия доказательств у вас нет. Точка!
– Вы спятили! – говорит Гувер.
– Я требую слушания! – Я уже не сдерживаюсь и ору во весь голос. – Я требую убрать эту женщину из жюри и не буду участвовать в процессе, пока ее не уберут.
– Вы мне угрожаете? – спрашивает Кауфман, видя, что ситуация стремительно выходит из-под контроля.
– Нет, сэр. Я предупреждаю. Я отказываюсь продолжать процесс.
– Тогда я отправлю вас за решетку за неуважение к суду.
– Я там уже был. Сделайте это, и у нас на руках будет судебное разбирательство с нарушением закона. Мы сможем начать все сначала через шесть месяцев и повторить этот праздник души.
Они не знают наверняка, действительно ли меня заключали под стражу, но готовы в это поверить. Отчаянные адвокаты вроде меня постоянно балансируют на грани нарушения этических норм. Для них заключение под стражу сродни награде за доблесть. Если я решил вывести судью из себя или унизить его, я это сделаю.
Несколько минут мы молчим. Судебный секретарь смотрит в пол, и, будь ее воля, она бы стремглав выскочила из кабинета, опрокидывая по пути стулья. Гувер пребывает в шоке от возможной кассации, от того, что его великий процесс будет подвергнут сомнению апелляционным судом и дело перенаправят на рассмотрение другим. Он вовсе не хочет пережить подобное хождение по мукам заново. А хочет он дождаться славного дня, когда поедет на машине, скорее всего с репортером, в тюрьму под названием «Большой перевозчик», где штат приводит в исполнение смертные приговоры. Он удостоится королевских почестей, потому что будет героем – этаким бесстрашным ковбоем, поймавшим отвратительного убийцу Гарди Бейкера, добившимся признания его виновным и вынесения смертного приговора, что позволит жителям Майлоу вздохнуть с облегчением. Ему выделят место в первом ряду прямо перед занавеской, которую театрально отдернут, чтобы все увидели, как Гарди лежит на каталке с подсоединенными к венам трубками для смертельной инъекции. А потом у Гувера обязательно найдется время пообщаться с прессой, чтобы, хмурясь, рассказать о тяжкой ответственности, возлагаемой на него должностью прокурора. Еще ему придется присутствовать при казни, а в нашем скором на расправу штате это даже хуже, чем дожить до тридцати лет девственником. «Штат против Гарди Бейкера» – звездный час Дэна Гувера. Трамплин для головокружительной карьеры. Его будут приглашать выступить на всех важных конференциях прокуроров, которые устраиваются в дешевых казино. И переизберут на новый срок.
Но сейчас он не на шутку задергался, поскольку явно перегнул палку.
Они не сомневались, что сумели ухватить меня за причинное место. Что за глупость! Обвинение в неправомерном контакте, да еще и подстроенном, никак не укрепит их позиции в деле. Налицо явный перегиб, но такое случается нередко. Им оставалось только приговорить Гарди к смерти, но они решили еще и покуражиться, удовольствия ради укусив меня.
– Смахивает на неправомерный контакт, судья, – хмуро произносит Гувер.
– Еще бы! – соглашаюсь я.
– Разберемся с этим позже, – говорит судья. – Жюри ждет.
– Похоже, вы оба оглохли, – не унимаюсь я. – Я же говорю, что не буду участвовать в процессе, пока не состоится слушание. И требую занести это в протокол.
Кауфман переводит взгляд на Гувера, но тот ошарашен не меньше. Они знают, что я достаточно безумен, чтобы объявить забастовку и отказаться от участия в процессе, а тогда признание судебного разбирательства неправильным из-за допущенных нарушений закона становится более чем вероятным. Судья испепеляет меня взглядом и произносит:
– Я обвиняю вас в неуважении к суду.
– Так отправьте меня за решетку, – насмешливо предлагаю я. Судебный секретарь записывает каждое слово. – Посадите меня.
Но он не может так поступить прямо сейчас. Ему надо принять решение, а малейшая ошибка способна поставить под угрозу все дело. Если я отправлюсь в тюрьму, процесс сорвется и спасти его точно не удастся. На каком-то этапе апелляционный суд, скорее всего федерального уровня, будет оценивать действия Кауфмана в данной ситуации и признает их нарушением. У Гарди должен быть адвокат, причем настоящий, а если я окажусь в тюрьме, то процесс не сможет продолжиться. Они преподнесли мне неожиданный подарок.
Через несколько секунд мы немного успокаиваемся. Я подчеркнуто вежливо, чуть ли не ласково говорю:
– Послушайте, судья, вы не можете отказать мне в этом слушании. Иначе сами предоставите весьма веские основания для апелляции.
– Что за слушание? – спрашивает он, сдаваясь.
– Я хочу, чтобы эта женщина, Марлоу Уайлдфэнг, была вызвана для дачи показаний на закрытом заседании. Вы из кожи вон лезете, чтобы дискредитировать меня за оказание давления на присяжных, так давайте доведем дело до конца. У меня есть право себя защищать. Отправьте членов жюри по домам на один день, и устроим разборку.
– Я не собираюсь отсылать членов жюри, – говорит он, падая в кресло и признавая поражение.
– Ладно. Посадите их тогда под замок на весь день. Мне все равно. Эта подруга вам солгала и тем самым вмешалась в процесс в самом его разгаре. Ее мать больше не может быть присяжной. Этого достаточно для признания судебного разбирательства неправильным уже сейчас, и тем более для отмены решения через пять лет. Выбор за вами.
Они слушают, потому что напуганы и прискорбно неопытны. Я уже проходил через аннуляцию судебного процесса. И через отмену судебного решения тоже. У меня богатый опыт ведения дел, когда на карту поставлена жизнь человека и одна ошибка может все изменить. А они новички. Кауфман за семь лет всего дважды рассматривал дела об убийствах, караемых смертной казнью. Гуверу удалось отправить в камеру смертников лишь одного подсудимого, что в этих местах считается для прокурора настоящим позором. Два года назад он так облажался с обвинением в убийстве с отягчающими обстоятельствами, что судья (не Кауфман, другой) был вынужден остановить процесс. Потом с подсудимого были сняты все обвинения. У них в багаже и так ничего не было, а теперь оба к тому же здорово подставились.
– Кто готовил письменное показание под присягой? – спрашиваю я.
В ответ – молчание.
– Послушайте, оно написано явно под диктовку юриста. Ни один обычный человек так не говорит. Это ваша работа, Гувер?
Гувер, стараясь сохранить самообладание, но сейчас явно не в себе, произносит нечто удивительное даже для Кауфмана:
– Судья, мы можем продолжить с Тротсом, пока мистер Радд посидит за решеткой.
Я не могу сдержать смех, а Кауфман дергается, будто от пощечины.
– Давайте, флаг вам в руки, – издевательски говорю я. – Вы завалили дело с самого первого дня, так что валяйте, устройте Гарди отмену решения.
