Судья Пондер берет с него обещание говорить только правду и продолжает:
– Мистер Ренфроу, штат предлагает заключить досудебное соглашение о признании вами своей вины. Это предложение оформлено в письменном виде. Вы читали его и обсуждали со своим адвокатом?
– Да, сэр, именно так.
– И вы понимаете, что, приняв это предложение, вы не будете подвергнуты суду, выйдете отсюда свободным человеком и сможете больше не бояться тюрьмы?
– Да, я это понимаю. Но я не стану признавать за собой никакой вины. Полиция ворвалась в мой дом и убила мою жену. Будет неправильно, если за это никого не привлекут к ответственности. Пусть решают присяжные. – Он устремляет презрительный взгляд на прокурора, а потом снова поворачивается к судье.
Прокурор – многоопытный ветеран судопроизводства по имени Чак Финни – делает вид, что копается в бумагах. Финни – неплохой малый и совсем не в восторге от отведенной ему роли. Его задача проста и очевидна: ретивый коп получил ранение в ходе провальной операции, а в законе черным по белому написано, что стрелявший в него виновен. Это плохой закон, написанный невежественными людьми, а Финни теперь вынужден обеспечить его соблюдение. Отказаться от обвинения он просто не может. Полицейский профсоюз дышит ему в затылок.
Настала пора сказать пару слов о Максе Мансини. Он – главный прокурор Города, назначенный мэром и утвержденный городским советом. Он хвастлив, напыщен и амбициозен и стремится далеко пойти, хотя куда именно, не очень понятно. Телекамеры он обожает не меньше меня и бесцеремонно убирает с пути всех, кто мешает ему покрасоваться перед ними. В зале суда он опасен и любит напоминать, что добился осуждения в 99 процентах дел, в которых выступал обвинителем, чем, в принципе, могут похвастаться все прокуроры в Америке. Будучи боссом, он имеет возможность жонглировать цифрами, поэтому свои 99 процентов может реально обосновать.
Обычно на таких громких процессах, как дело Дага Ренфроу, где первые полосы газет и телетрансляции утром, днем и вечером обеспечены, Макс непременно красуется в своем лучшем костюме в качестве центральной фигуры. Но в данном разбирательстве все совсем не очевидно, и Макс это отлично понимает. Все это понимают. Полицейские были не правы. Ренфроу являются жертвами. Обвинительный приговор представляется маловероятным, а чего Макс Мансини не может себе позволить, так это проиграть процесс.
И он ложится на дно. Из офиса нашего главного прокурора не раздается ни единого звука. Я не сомневаюсь, что Макс внимательно за всем наблюдает из укрытия, горько вздыхает при виде множества камер и кусает от зависти ногти, но наверняка так и не решится появиться на людях. Столь неблагодарную работу он спихнул на Чака Финни.
19
На отбор присяжных уходит три дня, и становится ясно, что все члены жюри уже немало знают о случившемся. Я размышлял, не стоит ли попытаться перенести разбирательство в другой город, и пришел к выводу, что нет. На то есть пара причин. Одна объективная, а другая чисто субъективная. Во-первых, многие в нашем Городе уже сыты по горло полицейскими с их жестокостью. Во-вторых, кругом полно журналистов и камер, а это моя стихия. Но самое главное – мой клиент хочет, чтобы его судило жюри, состоящее из жителей его Города.
В переполненном зале судья Пондер произносит:
– Дамы и господа присяжные, мы начнем судебное разбирательство с вступительных заявлений. От имени штата его сделает прокурор мистер Финни, а от защиты выступит мистер Радд. Я предупреждаю вас, что ничто из услышанного сейчас не является доказательством. Доказательством может считаться только то, что сообщат свидетели при даче показаний. Мистер Финни.
Прокурор торжественно поднимается из-за стола, за которым теснятся его заместители и бесполезные помощники. Это демонстрация силы судебной системы, стремление показать жюри, насколько серьезно обвинение, выдвинутое против мистера Ренфроу. У меня же иная стратегия. За столом защиты мы с Дагом сидим одни – только мы вдвоем, и все. Два маленьких человека против всесильной машины власти. На фоне армии за столом обвинения нас практически не видно. В этом образе Давида против Голиафа весь смысл моей жизни.
Чак Финни на редкость банален и произносит с полным драматизма видом:
– Леди и джентльмены, нам предстоит рассмотреть трагический случай.
Ну и ну, Чак! Неужели это все, на что ты способен?
Может, Финни и не нравится отведенная ему роль, но сдаваться он точно не намерен. Слишком много глаз на него обращено, слишком многое поставлено на карту. Теперь, когда прозвучал гонг, игра началась. И цель ее – не добиться справедливости, а исключительно выиграть. Финни красноречиво описывает опасности полицейской работы, особенно в наше время, когда применение огнестрельного оружия вовсе не редкость, когда преступность стала изощренной, а банды наркоторговцев и террористов набирают силу. Полицейские сегодня часто становятся целями, жертвами крайне жестоких бандитов, не уважающих власть. Идет настоящая война – против наркотиков, против терроризма и против многого другого, и наши бравые сотрудники правоохранительных органов имеют полное право вооружаться до зубов. Вот почему умные люди, которых мы выбираем для принятия законов, шесть лет назад решили считать преступлением стрельбу в выполняющих свой долг полицейских любым человеком, даже хозяином дома. Вот почему с точки зрения закона Даг Ренфроу виновен. Он стрелял в полицейских и ранил Скотта Кистлера, ветерана спецназа, который просто выполнял свою работу.
Финни играет на правильных струнах и зарабатывает кое-какие очки. Пара присяжных смотрит на моего клиента с неодобрением. В конце концов, он действительно стрелял в полицейского. Но Финни осторожен. Факты не в его пользу, что бы там ни говорил закон. Он предельно лаконичен, высказывается только по существу и возвращается на свое место уже через десять минут. Для прокурора это настоящий рекорд.
– Мистер Радд, вам предоставляется слово для защиты, – объявляет судья Пондер.
Как и всякий адвокат по уголовным делам, я редко располагаю фактами в пользу подзащитного. Но когда факты оказываются в моем распоряжении, я сразу их использую на полную катушку, чтобы ошеломить аудиторию и привлечь ее на свою сторону. Я с самого начала считал, что могу выиграть это дело одним лишь вступительным заявлением. Кладу блокнот на стол, обращаю взгляд на присяжных заседателей, устанавливаю зрительный контакт с каждым, после чего начинаю:
– В первые же минуты они застрелили его собаку Спайка – двенадцатилетнего палевого лабрадора, который крепко спал на кухне на своей подстилке. Что такого сделал Спайк, чтобы заслужить смерть? Ничего, он просто оказался в нужном месте в неправильное время. А зачем им потребовалось убивать Спайка? Отвечая на этот вопрос, они прибегнут к своей обычной лжи. Скажут, что Спайк представлял для них угрозу, как и всякий пес, которого они убивают, когда среди ночи вторгаются в дома граждан. За последние пять лет, леди и джентльмены, от рук наших доблестных спецназовцов пали не меньше тридцати невинных собак, от старых дворняжек до маленьких щенков. И вся их вина в том, что они подняли шум, повинуясь инстинкту.
