Позади меня Чак Финни поднимается с места и говорит:
– Протестую, ваша честь. Какое отношение к данному делу имеют другие операции спецназа?
Я поворачиваюсь к судье и, прежде чем он успевает отреагировать, поясняю:
– Очень даже имеют, ваша честь. Позвольте рассказать присяжным заседателям, как именно проходят такие рейды. Мы докажем, что полицейские стреляют без разбора и готовы уничтожить все, что двигается.
Судья Пондер поднимает руку:
– Достаточно, мистер Радд. Я отклоняю протест. Мы слушаем вступительное заявление, а не доказательства.
Верно, но присяжные меня уже услышали. Я поворачиваюсь к ним и продолжаю:
– У Спайка не было никаких шансов. Команда спецназа выбила одновременно переднюю и заднюю двери, и восемь вооруженных до зубов копов ворвались в дом Ренфроу. Спайк даже не успел вскочить на ноги и залаять, как его сразили три пули, выпущенные из пистолета, каким пользуются армейские десантники. И убийства только начались.
Я делаю паузу и смотрю на присяжных – некоторые из них уже переживают смерть собаки больше всего остального, случившегося той ночью.
– Восемь полицейских, восемь спецназовцев, экипированных и вооруженных так, как не снилось американским солдатам, сражавшимся во Вьетнаме или во время Второй мировой войны. Бронежилеты, очки ночного видения, современнейшее оружие, даже лица вымазали черной краской для устрашения. Но почему? Что их привело туда?
Я расхаживаю перед скамьей присяжных. Затем бросаю взгляд на зрителей, набившихся в зал до отказа, и вижу в первом ряду начальника полиции с перекошенным от ненависти лицом. Обычно на любых судебных разбирательствах, связанных с действиями полиции, десятка два копов в форме рассаживаются в первых рядах и, скрестив руки на груди, сверлят взглядом присяжных. Однако судья Пондер на своем процессе этого не допустил. Я подал ходатайство, чтобы в зале суда не было полицейских в форме, и он его удовлетворил. Восемь спецназовцев сидят в комнатах для свидетелей и не могут насладиться происходящим.
– Эта трагедия связана с соседским парнем – непутевым подростком по имени Лэнс девятнадцати лет. Лэнс был формально безработным, но кое-чем все же занимался. Он хорошо зарабатывал продажей запрещенных препаратов, главным образом экстази. Он был достаточно умен, чтобы промышлять этим не на улице, и наладил торговлю через Интернет. Но не тот Интернет, который нам всем хорошо известен. Лэнс обитал в запретном мире «темной паутины», где не действуют ни «Гугл», ни «Йеху», ни другие крупные поисковики. Два года Лэнс покупал и продавал наркотики с помощью «темной паутины», когда вдруг узнал, что у Ренфроу имеется незащищенный доступ к Интернету. Для такого умного мальчика, как Лэнс, подключиться к нему не составило никакого труда. Целый год Лэнс покупал и продавал экстази, используя беспроводную систему супругов Ренфроу, а те, конечно, ни о чем и не догадывались. Наше судебное слушание, однако, не имеет никакого отношения к незаконному обороту наркотиков, так что прошу это запомнить. Речь идет о чудовищном провале нашего департамента полиции. Полиция штата пыталась выявить интернет-торговцев наркотиками и наткнулась на сетевой адрес четы Ренфроу. Не имея других доказательств и не проведя реального расследования, полиция организовала операцию по захвату преступников. Было выписано два ордера: один на арест Дага Ренфроу, другой – на обыск в его доме. – Я останавливаюсь и делаю глоток воды.
Никогда еще в зале суда не было такой оглушающей тишины. Все глаза устремлены на меня. Все ловят каждое мое слово. Я поворачиваюсь к жюри и ставлю локоть на трибуну, словно веду дружескую беседу с собственным дедушкой.
– А теперь давайте вспомним прежние времена, причем не такие давние, когда полицейскими были сотрудники, знавшие свой район и то, как обращаться с преступниками. Когда полицейские понимали, что они полицейские, а не «морские котики». Тогда, леди и джентльмены, ордер на арест вручался парой офицеров, которые приехали бы домой к мистеру Ренфроу в дневное время, позвонили в дверь, вошли и сообщили, что подвергают его аресту. Они бы надели на него наручники и увезли, проделав все это с большим профессионализмом. Еще пара полицейских явилась бы в дом с обыском и нашла компьютер мистера Ренфроу. Через несколько часов полиция поняла бы, что ошиблась, принесла мистеру Ренфроу глубокие извинения и привезла его домой. И продолжила бы свое расследование.
А теперь сравните это с тем, что происходит сейчас. Сейчас, по крайней мере в нашем Городе и при нашем нынешнем руководстве, полиция вламывается посреди ночи в дома ничего не подозревающих законопослушных граждан. Полицейские стреляют в них и их собак, а когда понимают, что ошиблись домом, начинают лгать и заметать следы.
Еще одна долгая пауза. Я отступаю за трибуну, сверяюсь с записями, в чем на самом деле нет никакой необходимости, и снова устремляю взгляд на присяжных. Впечатление такое, будто никто из них больше не дышит.
– Уважаемые леди и джентльмены! В нашем штате есть плохой закон, по которому домовладелец вроде Дага Ренфроу автоматически считается виновным, если стреляет в полицейского, даже когда тот вломился к нему по ошибке. Тогда к чему этот суд? Не проще ли просто зачитать мистеру Ренфроу закон и отправить его в тюрьму на следующие сорок лет? Но все дело в том, что понятия автоматической вины не существует. Вот почему у нас есть суд присяжных, и ваша задача заключается в том, чтобы решить, знал ли Даг Ренфроу, что он делал. Знал ли он, что в его доме находились полицейские? Что он подумал, когда выскочил в коридор и увидел в темноте какие-то движущиеся фигуры. А я вам скажу, что он подумал. Он пришел в ужас. Он не сомневался, что к нему в дом вломились опасные преступники и открыли стрельбу. А самое главное, он понятия не имел, что это были сотрудники полиции. А если он этого не знал, то не может быть признан виновным. Они никак не могли быть сотрудниками полиции, верно? Почему полицейские заявились к нему домой, если он не сделал ничего плохого? Почему они явились в три часа ночи, когда все крепко спали? Почему не постучали в дверь и не позвонили в звонок? Почему вышибли обе двери – и переднюю, и заднюю? Почему, почему, почему? Полицейские не ведут себя столь возмутительным образом. Или ведут?
20
В качестве первого свидетеля вызывается крупная шишка из полиции штата. Его фамилия Раскин, и он занимает место на трибуне, чтобы положить начало кампании по решению неразрешимой задачи – оправданию действий полиции в ночь налета на дом Ренфроу. С помощью отрепетированных до неприличного автоматизма ответов на наводящие вопросы Финни рисуется картина «опасного» роста незаконного оборота наркотиков через Интернет, «обескураживающей» вовлеченности в подобную торговлю все большего числа подростков, и все в таком роде. Я постоянно вскакиваю и заявляю протест, поскольку это не имеет никакого отношения к делу Ренфроу.
Трижды отклонив мои протесты, судья Пондер начинает проявлять раздражение. Финни это чувствует и движется дальше. Он пускается в утомительное повествование о том, как полиция штата внедрилась в сеть интернет-торговли наркотиками, чтобы поймать наркодилеров. В общем и целом операция была довольно успешной. В нашем штате им удалось поймать порядка сорока таких преступников. Разве это не свидетельствует об эффективности полиции?
