Я весь день подавляю искушение размазывать Самеролла по стенке, что нередко позволяю себе чаще, чем следует. Ведение перекрестного допроса сродни искусству, и прекратить его, набрав нужные очки, – составная часть высшего мастерства юриста. Но я его еще не достиг, потому что мне ужасно хочется продолжить добивать Самеролла, хотя он уже и так повержен.
– Мне кажется, с этим свидетелем можно заканчивать, – мудро замечает Даг.
Он прав, и я сообщаю судье, что вопросов к Самероллу больше не имею. Следующим свидетелем вызывается Скотт Кистлер, тот самый полицейский, которого ранил Даг Ренфроу. Первым его допрашивает Финни и делает все возможное, чтобы присяжные прониклись к нему сочувствием. Но на деле – и у меня есть подтверждающие медицинские отчеты – пуля лишь скользнула по его шее, и он отделался царапиной. В боевых условиях ему бы дали пару пластырей и отправили обратно на фронт. Но обвинение должно набрать на ранении очки, и Кистлер держится так, будто получил пулю между глаз. Они долго это мусолят, пока наконец не объявляется перерыв на обед.
Когда слушание возобновляется, Финни заявляет:
– Ваша честь, больше у меня вопросов нет.
– Мистер Радд.
Я поворачиваюсь к Кистлеру и громко спрашиваю:
– Офицер, это вы убили Китти Ренфроу?
В зале звенящая тишина. Финни поднимается с места с протестом.
– Мистер Радд, если вы… – начинает судья Пондер, но я перехватываю инициативу:
– Речь идет об убийстве, ваша честь, не так ли? Китти Ренфроу не была вооружена и находилась в своем доме, когда кто-то выстрелил и убил ее. Это настоящее убийство.
– Нет! – громко возражает Финни. – У нас на этот счет имеется закон. Блюстители порядка не несут ответственности…
– Может, и не несут, – прерываю его я. – Но убийство остается убийством. – Затем обращаюсь к жюри: – А как еще это назвать?
Трое или четверо согласно кивают.
– Прошу вас воздержаться от использования слова «убийство», мистер Радд.
Я делаю глубокий вдох, и все в зале тоже. У Кистлера такой вид, будто его привели на расстрел. Я возвращаюсь к свидетельской трибуне, смотрю на него и вежливо спрашиваю:
– Блюститель порядка Кистлер, в ночь рейда спецназа что на вас было?
– Прошу прощения?
– Не могли бы вы перечислить все, что на вас тогда было? Расскажите об этом жюри.
Кистлер с трудом сглатывает и начинает перечислять экипировку, оружие и так далее. Перечень длинный.
– Продолжайте, – прошу я.
– Трусы, футболка, белые спортивные носки, – заканчивает он.
– Благодарю вас. Это все?
– Да.
– Вы уверены?
– Да.
– Абсолютно?
– Да, я уверен.
Я смотрю на него как на отъявленного лжеца, после чего подхожу к столу с вещдоками и беру большую цветную фотографию, где Кистлер лежит на носилках на пороге отделения экстренной медицинской помощи в больнице. Его лицо хорошо видно. Поскольку этот снимок уже включен в список доказательств, я передаю его Кистлеру и спрашиваю:
– Это вы?
Он озадаченно смотрит и подтверждает:
– Да, это я.
Судья разрешает передать фотографию присяжным. Они долго ее разглядывают, затем возвращают мне.
– А теперь, блюститель порядка Кистлер, не могли бы вы рассказать, глядя на эту фотографию, что у вас на лице?
Он улыбается, явно чувствуя облегчение. Сущие пустяки.
– Это маскировочная краска.
– Ее еще называют «боевой раскраской»?
– Верно, у нее несколько названий.
– А какова цель этой боевой раскраски?
– Для маскировки.
– Это важный элемент, верно?
– Само собой.
– Он нужен, чтобы повысить безопасность людей на боевом задании, верно?
– Именно так.
– А сколько из восьми блюстителей порядка в ту ночь нанесли себе на лица черную боевую раскраску?
– Я не считал.
– Все наши блюстители порядка раскрасили в ту ночь лица черной краской?
Он знает ответ и уверен, что я тоже.
– Не могу сказать наверняка.
Я подхожу к столу и достаю толстую папку со свидетельскими показаниями, причем делаю это так, чтобы ему было видно.
– А теперь, блюститель порядка Кистлер…
Финни вскакивает с места и вмешивается:
– Ваша честь, я протестую. Он постоянно использует термин «блюститель порядка». Я считаю…
– Вы использовали его первым, – обрывает его судья. – Вы сами так выразились. Протест отклонен.
В конце концов мы устанавливаем, что свои лица черной камуфляжной краской разрисовали четверо полицейских, и к тому времени Кистлер уже похож на глупого подростка, играющего с цветными карандашами. Теперь пришло время отвести душу по полной.
– Скажите, блюститель закона Кистлер, вы любите играть в видеоигры, не так ли?
Финни снова на ногах:
– Протестую, ваша честь. Не имеет отношения к делу.
– Протест отклонен, – резко заявляет судья, даже не глядя на прокурора.
Полиция, похоже, уже начинает доставать судью Пондера своим враньем. Сейчас у нас на руках все козыри – что для меня большая редкость, – и я не знаю, как ими лучше распорядиться. Стоит ли ускорить процесс и передать дело на рассмотрение жюри, пока оно на нашей стороне? Или продолжить в прежнем режиме и постараться набрать как можно больше очков?
Набирать очки мне нравится гораздо больше, к тому же я чувствую, что присяжные на моей стороне и с удовольствием наблюдают, как полицейских сажают в лужу.
– А какие игры вам больше всего нравятся?
Он называет несколько игр – невинных и почти детских, – отчего выглядит переростком-пятиклассником. Они с Финни понимают, к чему ведут эти вопросы, и пытаются смягчить удар. Однако Кистлер этим делает себе только хуже.
– Сколько вам лет, мистер Кистлер?
– Двадцать шесть, – отвечает он с улыбкой, на этот раз честно.
– И вы до сих пор играете в видеоигры?
– Да, сэр.
– И на эти игры вы потратили не одну тысячу часов, верно?
– Наверное.
– И одна из ваших любимых – «Смертельное нападение-три», не так ли? – Для наглядности в моих руках внушительная стопка листов с его показаниями, данными под присягой, – я заставил его признаться, что еще в детстве он подсел на видеоигры и до сих пор их любит.
– Можно и так сказать. Да, – соглашается он.
