Я, Элла, король всего Севера, от Хамбера до реки Форс.
3. Лодброк
Как славно, когда есть, о чём вспоминать… Уж верно, мои
сыновья позаботятся, чтобы этот молодой конунг пережил меня ненамного. Но
сколько бы ни отмерила ему судьба, никто не произнесёт его имени, не назвав
сперва моего. Потому что он никогда не совершит даже доли того, что выпало
совершить мне, Рагнару Лодброку. Как это говорил Фридлейв, мой старший? Если и
родится когда-нибудь вождь славнее, чем ты, Рагнар конунг, то, должно быть, его
станут славить совсем за другое, нежели тебя. Ибо трудно представить, чтобы
кто-то был отважнее или щедрее!
А ведь он никогда не отважился бы приписать мне чужой подвиг
или качество, которым я не обладал. И всё вокруг, и я сам сразу поняли бы, что
это неправда, и назвали бы подобную речь издёвкой, а не похвалой.
Хорошо иметь таких сыновей.
Мой род подобен высокому, раскидистому древу. Свежий ветер
колышет и раскачивает упругие ветви, и каждая по-своему хороша, но одна – всех
выше и всех непокорней… Я сам обрубил эту ветвь. Я прогнал от себя Убе, моего
младшего сына.
Кто отказал бы ему, вздумай он, сын Лодброка, посвататься к
дочери самого знатного вождя? Но он предпочёл без моего ведома жениться на
простой рыбачке. И привез показать мне свою белобрысую девку, уже сыграв
свадебный пир.
И я в раздражении бросил ему: ты не мог пройти мимо немытой
девчонки, должно быть, оттого, что и в тебе самом течёт рабская кровь!..
Девчонка расплакалась и стала совсем некрасивой, и я уже понадеялся, что
усовещу моего Убе. Но он только обнял её за плечи, привлекая к себе, и тихо
сказал: надо же было тебе, отец, переодеваться женщиной, чтобы повидать мою
мать! Ты так любил её, что не побоялся даже позора. А теперь попрекаешь меня
низким рождением…
Двадцать два года никто не смел вспомнить о том, как я,
Лодброк, ходил в женском платье. Горько думать об этом, но из всех сыновей моей
храбрости больше всего досталось именно Убе, и я привык видеть в нём, как в
зеркале, второго себя.
Я прогнал его вместе с его женой, навсегда запретив
показываться на глаза… А ведь окажись он рядом со мной там, в Ирландии, не
сидел бы я теперь в гнилой яме у Эллы конунга – в Нортимбраланде… Где же ты
был, Убе?
А впрочем, как знать, может, оно и к лучшему, что в моей
смерти виноват только я сам. Будь это кто-то другой, этот другой мог бы
остаться ненаказанным. А мне никуда уже не уйти. Правда, англы станут думать,
что казнят меня совсем за другое. Откуда им знать, что я пытался помешать моему
Убе любить ту единственную, которую избрало его сердце!..
Но с этим, как видно, ничего уже не поделаешь.
4. Король Элла
Раскрыв от волнения рот, слушал я рассказы старого Этельреда
о кровавой вражде Синехерда и Синевульфа, давным-давно живших на нашей земле… У
меня разгорались глаза, когда я воображал себя среди товарищей храброго Озрика.
Я жалел о том, что опоздал родиться на целых сто лет. Я завидовал могучим
королям минувшего – Оффе и Эдвину. Я и сейчас завидую им, но только совсем
по-другому. Они прожили свои славные жизни, понятия не имея о том, кто такой
Лодброк.
…Дважды бежал я из Эофорвика, бросая стены, выложенные
прадедовскими руками. Дважды – и в первый раз меня несли, потому что ходить я
ещё не умел. Я родился в день битвы, под одним из тех раскидистых зелёных
дубов, которыми так славится наша земля. И никого не было рядом с моей матерью,
королевой, кто помог бы ей, укрыл её от беды… Один Этельред, но он и тогда был
уже стариком.
Может быть, оттого я и вырос таким непохожим на предков?
Говорят, я мало схож даже с отцом. Он был золотобородым великаном, а я в свои
девятнадцать лет ещё кажусь мальчишкой. Или это оттого, что я рос бездомным
бродягой, и Этельред не всякий вечер знал, чем станет кормить меня назавтра?
Мой отец никогда не видел меня, потому что Лодброк отнял нас
друг у друга. Отцу не пришлось носить меня на руках и подкидывать
высоко-высоко, заставляя задыхаться от ужаса и восторга. Он погиб в день моего
появления на свет, погиб в неравном бою на берегу широкого Хамбера. Он
отстаивал свою страну и не смог её отстоять, и Лодброк убил его, а в Эофорвике
посадил править своего сына И́вара, который тогда уже был старше, чем я
теперь.
Ивар сидел в моем доме, а меня кормили чужие люди, и
Этельред не смел открыть мне, кто я такой. А когда я совсем замучил его
расспросами о родне, он повёл меня в лес, показал холмик под корнями дуба и
сказал: здесь лежит твоя мать. Она умерла молодой. И я стал думать, почему же в
наших сказках на помощь красавице, гибнущей в лапах дракона, всегда вовремя
является доблестный воин, а она, моя мать, умирала в лесу, на мокрой от дождя
земле, и никто не примчался спасти её, а ведь она тоже была красавицей?..
Добрый мой Этельред – он выслушал меня и заплакал.
А потом я узнал, что я не просто Элла, а Элла сын Хейма, сын
великого короля. Я завидовал подвигам давно умерших героев, но кому из них этот
трон достался таким трудом и мукой, как мне! Мне ведь не являлись прекрасные
феи, и мудрый волшебник не показывал меча, вросшего в наковальню, и воины,
железной стеной окружающие меня теперь, тоже не сами собой встали из земли! Это
только гонцы, разносящие вести, так легко врываются на площади с криком:
слушайте, все люди, наш король Элла разбил в бою викинга Ивара, сына Лодброка,
и заставил его бегством спасаться из Эофорвика!
Тогда я тоже долго боялся поверить, что это всё наяву, что
это и вправду со мной. И оно оказалось-таки призрачным, моё счастье. Ровно
через год старый Рагнар вышиб меня из моего Эофорвика – вышиб одним ударом, с
налёта, даже не отдохнув после долгого перехода на кораблях! И опять я бежал, и
опять мне снилось море, сплошь покрытое страшными полосатыми парусами, и опять
каждую ночь Лодброк заносил надо мной свою секиру, смеясь: да с кем ты вздумал
тягаться, малыш?..
Со мной, что был славен и знаменит ещё до рождения твоего
отца?..
Ну что же – посмотрим, как это выйдет у его сыновей! Я могу
хлопнуть в ладоши, и все увидят над воротами его голову, насаженную на копье.
Седую голову Лодброка, заставившего франков петь по церквам: спаси нас,
Господи, от ярости норманнов!.. Но стоит мне вспомнить тот взгляд, которым он
наградил меня тогда во дворе, те единственные слова, которые я от него
слышал, – и моё счастье сникает, точно птица с перебитым крылом. И я
чувствую себя сборщиком яиц, забравшимся по скалам на непомерную высоту. Если я
велю расправиться с Лодброком, это будет убийство, а не победа. А как победить
его? Если бы я знал!
Я определённо сделал что-то не так. Но у меня, как у
скалолаза на круче, есть теперь дорога только вперёд…
5. Этельред, книжник
Величайшую истину рёк тот, кто первым отметил проворство
недобрых вестей. Ещё не все у нас в Норсхамбрии прослышали о пленении Лодброка,
а приезжие люди уже рассказывают, как приняли эту новость его сыновья!
