Хельги немного попрыгал на заиндевелых камнях, размахивая
руками, но камни хрустели очень уж громко. Тогда он решительно разделся,
подошел к увешанному сосульками краю ледничка, полюбовался немного таинственным
светом, мерцавшим из глубины, – и шагнул под обжигающе-холодные струйки,
весело катившиеся в озеро.
Видела бы мать, подумал он, вертясь и содрогаясь под частой
капелью, от которой на груди и руках выступали жаркие пятна. Да, здесь никто не
лез к нему с советами и предостережениями, не упрашивал одеваться теплее и ни в
коем случае не ходить на лодке мимо Железной Скалы… Но странное дело: теперь,
когда надоедливые заботы матери превратились в воспоминания, они растягивали
его губы улыбкой вместо того, чтобы сердить… А может, он просто стал взрослым
мужчиной?
Спросить бы Оттара, но Оттар, не знавший матери, вряд ли
сумел бы что-нибудь подсказать.
К тому времени, когда солнце напоролось на вершину черной
скалы, оплавило ее и осталось висеть, истекая золотой кровью, Хельги распластал
второго лосося и принялся его чистить. Пожалуй, пора было будить остальных, и
он запустил мелким камешком в Карка, потом в Оттара. Оба немедля проснулись, и
Оттар вместо благодарности выругался:
– Всякий сопляк берется судить, сильно ли я устал!
Он не привык, чтобы ему возражали. Хельги отмолчался: он
стерпел бы даже затрещину, на Оттара нельзя было обижаться, как не обижаются на
старшего брата. Зато Карк смотрел на него в явной тревоге, ожидая отместки.
Страх, достойный невольника. Древний Хегни, чье мужество не знало предела, сам
пошел на казнь, не желая, чтобы вместо него убили раба. Карк, наверное, никогда
и не слыхал про такое, рабы редко беседуют о чем-либо, кроме еды и работы. Он
так и не понял, почему Хельги не стал его выдавать.
Сворачивая мешок, Оттар все смотрел на гусей, щипавших
редкую зелень и громко гоготавших на том берегу. Хельги ждал, что Оттар
предложит добыть впрок две-три птицы, благо каждый захватил с собой лук, –
но Оттар вдруг сказал:
– Сколько гусей, а вот лебедя я больше не видел. Может,
я последних застрелил возле Рогатой горы?
Они направились вниз по течению ручья. Вода в нем была
мутная и неслась с бешеной силой, ворочая камни: думай дважды, прежде чем
затевать переправу. Кое-где ручей проел в песчанике широкое глубокое ложе; в
иных местах попадался гранит, и он с ревом пенился на порогах.
– Всего на пять ночей отпустил меня Ракни, –
сказал Оттар. —
Надо нам поворачиваться, если мы вправду хотим увидеть
что-нибудь, кроме этих камней!
Весело было идти вместе с ручьем, бежавшим под гору;
сделалось еще веселее, когда впереди вновь открылось далекое море и гористые
острова, черные на синем, с серебряными шапками ледников. Совсем другой берег,
не тот, что провожал их накануне.
Этот склон смотрел к югу, на солнце. Перевал останавливал
холодные ветры, и здесь росло куда больше зелени, чем в фиорде Вагна, шага
нельзя было сделать, не наступив на цветок. Хельги впервые в жизни стало жалко
их мять. И как не пожалеть белые, желтые, красные, ярко-лиловые звездочки, едва
успевшие обрадоваться скудному солнечному теплу? Зря, что ли, они так
прижимались друг к другу и к земле, собираясь в зеленые подушки, и на одном крохотном
кустике можно было обнаружить сразу ягоды и цветы: то, что в других странах
успевало свершиться за одно лето, здесь растягивалось на два, а то и на три.
Надо будет собрать потом десятка два разных и захватить домой – показать
матери. Мать любит цветы…
Путешествие по ручью кончилось неожиданно скоро. Сперва
Хельги заметил, что птицы стали носиться так часто, как бывает лишь рядом с
гнездовьями, а ведь до моря было еще не близко… Он едва успел подумать об этом,
и цветущая тундра исчезла, ринувшись в бездну обрывом чудовищной высоты. На
выступах слоистого камня кричали и суетились вездесущие кайры. Ручей с разбегу
перелетал через кромку и падал вниз цельной струей. Шума ее падения нельзя было
различить.
Оттар первым подошел к самому краю и посмотрел вниз, уперев
руки в колени.
– Ого, – долетело до Хельги. Хельги тоже заглянул
в пропасть и понял, что возглас Оттара относился не к высоте.
Там, прямо под ногами, был хорошо виден сине-зеленый,
облитый солнцем фиорд с мутными пятнами в устьях речек и ручьев, впадавших с
разных сторон. В глубине проступали мели. Устье фиорда слепило глаза, плотно
закупоренное льдами. А на берегу, за сыростью и водорослями полосы отлива,
стоял дом. Очень похожий на тот, что выстроил себе Вагн. Оленьи рога украшали
гребень его крыши… . А рядом с домом виднелся длинный боевой корабль, заботливо
вытащенный на сушу и поднятый на подпорки. И – ни души вокруг, если не считать
кружившихся и галдевших обитателей гнезд…
– Вот и верь после этого россказням путешествующих по
морю, – проговорил Оттар и отодвинулся от края. – Я смотрю, сюда
плавают все, кому только не лень!
21. Колокольчик возле края расселины
Хельги прикинул на глаз расстояние до вершины фиорда и
отозвался:
– Немалое время мы потратим, обходя обрыв. И как знать,
кто встретит нас в доме.
Оттар усмехнулся:
– Даже если там сам Вагн, он не погонит нас с порога.
Но на Вагна мало похоже, этот корабль не его. А обходить обрыв мы не будем, мы
спустимся. Если, конечно, никто из нас не боится.
Да, лететь отсюда было вряд ли ближе, чем с Железной Скалы…
Хельги еще раз посмотрел вниз и ослабил лямки мешка, чтобы в случае чего легко
сбросить его со спины.
Карк уже вытащил пару крепких веревок и невозмутимо
сравнивал их, протягивая меж пальцев. Нетерпеливый Оттар выдернул у него одну и
бросил Хельги свободный конец:
– Пойдешь вторым… я сам проверял их еще на корабле, на
каждой можно вешать всех нас троих.
Карк вдруг посерел, как обсохшие на солнце булыжники, и
прижал огромные ладони к груди:
– Дай мне эту веревку и позволь пойти первым!.. Я здесь
самый никчемный, невелик будет убыток, если сорвусь!..
Оттар ответил, привязывая веревку к ремню:
– Ты здесь самый ловкий и навряд ли слабее меня.
Удержишь, если птицы стащат нас со скалы.
Хельги понуро молчал, слушая вполуха. Дома он один ползал по
кручам, одолевая обрывы пострашней этого, а Оттар опять оберегал его, как
маленького, ставя в середину. И мало пользы доказывать, что в горах Линсетра
давно не осталось скалы, не выглаженной его животом…
Конец веревки ударил Хельги по сапогам: на лице Карка
бессильная злоба мешалась с искренней мукой. Случись что с Оттаром,
вольноотпущенник не переживет его ни на день.
Оттару тоже явно не впервые приходилось карабкаться по
крутизне. Мало ли у каких островов останавливался прежде Ракни сэконунг,
посылая своих людей набрать вкусных птичьих яиц! Оттар спускался медленно и
осторожно, изредка поглядывая вниз. На всем огромном обрыве не было уголка, не
облюбованного какой-нибудь птицей; волей-неволей Оттар тревожил гнездо за
гнездом, и разъяренные хозяева взмывали из-под ног, неистово ругаясь на своем
языке и целя острыми клювами в его затылок, укрытый плотной кожаной шапкой.
Оттар не отмахивался, больше оберегая руки, лишенные рукавиц.
