— О мотиве я могу только догадываться. Вероятнее всего, вы, зная о так называемом проклятии рода Загорских, предполагали до смерти напугать Елизавету Родионовну, доведя ее тем самым до очередного удара. В этом случае она не успела бы исполнить свою угрозу и лишить вас наследства, оставив лишь скудное содержание. А значит, после ее смерти вы получили бы свою законную долю — одну треть.
Лицо коллежского асессора застыло, словно на него надели гипсовую маску. Он нерешительно приблизился к хозяйке дома и виновато признался:
— Насурмил, матушка, насурмил! Лукавый попутал! — Варенцов опустился на колени, обхватил морщинистую руку и начал судорожно ее целовать.
— Да разве я тебя, Аполлоша, не любила? А кто же тебя махонького козьим молочком из бутылочки-то поил? Да к-как же это? Меня убить? Старуху беспомощную? — слезно причитала Загорская и гладила облысевшую, уткнувшуюся ей в ноги голову племянника. — Неужто ты смог бы жить с этим? А? Ну не молчи, Аполлоша, не молчи! Скажи что-нибудь… Дуботол ты этакий!
Елизавета Родионовна вытащила из рукава батистовый платочек, вытерла мокрые глаза и обратилась к адвокату:
— Спасибо вам, Клим Пантелеевич. Век не забуду, — она горько вздохнула и, подозвав горничную, поехала к себе.
Аполлинарий Никанорович поднялся с колен, обвел присутствующих непонимающим взглядом, сгорбился и поник, будто из него только что вынули душу. Тяжело ступая по скрипучему паркету, он поплелся в свою комнату собирать вещи. За ним неслышно проследовала Ивановская.
— Позвольте, Клим Пантелеевич, — робко начал коллежский секретарь, — я не могу понять, зачем ему надо было так все усложнять. Он ведь мог, простите за цинизм, совершить убийство много быстрее и проще. Допустим, подсыпать яд.
— Видите ли, дело в том, что в случае разоблачения отравления ему бы грозила бессрочная каторга. А эти фокусы с привидениями происходили как бы независимо от него самого, и доказать его вину было бы очень сложно, если бы не сегодняшняя выдумка с керосиновой лампой. Да и преступлением это никак не назовешь — так, розыгрыш, да и только. Но даже если бы духовная все-таки появилась, он бы имел все шансы оспорить ее в суде, признав распорядительницу состояния не вполне здоровой, то есть недееспособной. Недостатка в свидетелях, готовых подтвердить, что Елизавете Родионовне везде мерещились призраки, у него, согласитесь, не было. В итоге, устав от бесконечных судов и не имея возможности вступить в права владения имуществом, вам бы, скорее всего, пришлось пойти с ним на мировую и поделиться.
— Смотри-ка, Аркаша, что этот упырь задумал! — не удержалась от негодования Глафира.
Не обращая внимания на возглас двоюродной сестры, Шахманский спросил:
— И все-таки, Клим Пантелеевич, когда вы впервые заподозрили Варенцова?
— Зайдя в его комнату, где, кстати, находились и вы, я заметил сапоги на каучуковой подошве, а ведь это любимая обувь воров-домушников. Признаться, я подумал, что таким образом Аполлинарий Никанорович бесшумно навещает госпожу Ивановскую. И это, как вы знаете, тоже оказалось не так далеко от истины. Кроме того, благодаря такой обуви он мог неслышно ступать по дому, устраивая свои бесчеловечные светопреставления. Не ускользнуло от моего внимания и три других обстоятельства: во-первых, рядом с окном его комнаты находится толстая дубовая ветка, по которой можно было легко забраться на крышу, с тем чтобы опустить в печную вытяжку спальни Елизаветы Родионовны предметы, создающие шум; во-вторых, это окно было единственным свободным от листвы, что позволяло нитке двигаться беспрепятственно; ну и, в-третьих, в случае опасности иголка с гайкой легким движением вверх вытаскивалась из рамы и оказывалась в комнате Варенцова. Именно поэтому ни доктор, ни горничная ничего не заметили, когда осматривали дом снаружи, — подытожил присяжный поверенный.
Краем глаза адвокат заметил, что Савраскин, согнувшись, словно аист, что-то старательно помечает в маленьком блокноте.
Оказавшись за его спиной, присяжный поверенный изрек:
— Надеюсь, молодой человек, вы не допустите, чтобы без дозволения Елизаветы Родионовны в прессе вдруг появился подробный отчет об этой пустяковой семейной неурядице, не так ли?
Застигнутый врасплох репортер согласно закивал.
— Что ж, господа, разрешите откланяться.
Как обычно после удачно проведенного расследования, Клим Пантелеевич достал коробочку монпансье, открыл крышечку и, выбрав цвет очередной «жертвы», с удовольствием вознаградил себя маленькой зеленой конфеткой. Уже через минуту, привычно выкидывая вперед трость, Ардашев шествовал по зеленому бульвару Николаевского проспекта.
5
Таинственное захоронение
I
Утро понедельника в редакции газеты начиналось с вавилонского столпотворения и полнейшей неразберихи, свойственной любому печатному изданию, будь то «The Times», «Le Figaro» или ставропольский «Северный Кавказ».
Жорж Савраскин, как всегда, не успевал сдать в срок колонку «Новости. Происшествия. Находки». Терзаемый муками сомнений, какая из новостей достойна стоять первой, журналист чесал за ухом огрызком карандаша и часто позевывал, вспоминая сладкую ночь, проведенную с Глафирой. Мысли прервал озорной уличный свист и крики «Го-о-шка! Го-о-шка!». Репортер выглянул в окно. Завидев знакомое лицо, рыжий, покрытый веснушками мальчуган вытер тыльной стороной ладони сопливый нос и прогундосил:
— Гош, на Соборной скелет нашли! Мужики говорят — охвицер!
— Я тебя сколько раз просил не величать меня так. Зови Жоржем! — отчитал сорванца молодой человек. — На вот, лови! Заработал! — Савраскин бросил мальчишке медную монету и, спустившись по ступенькам, выбежал на улицу.
От редакции до Соборной площади было рукой подать. На склоне горы собрались несколько человек, по всей видимости, артельщиков. Застегнув пиджак и поправив шейный платок, газетчик придал себе начальствующий вид и, подойдя к землекопам, строго спросил:
— Ну, что здесь произошло?
— Да вот, ваше благородие, копали фундамент под керосиновую будку и наткнулись на мощи, там… — облокотившись на лопату, кивком головы указал молодой парень.
В яме лежал скелет, совсем небольшого роста, одетый в полуистлевший офицерский мундир времен Николая I и сапоги. Особенно хорошо сохранились серебристые пуговицы. Правда, одной не хватало.
— А ну-ка глянь, что у него в карманах, — попросил Савраскин.
— Вам надо, барин, вы и смотрите. Наше дело копать, а не по карманам у мертвецов шарить, — огрызнулся мужик с окладистой бородой и в холщовой рубахе навыпуск.
— Назови цену…
— Да так, рублишко бы от щедрот, — нехотя ответил старший артельщик.
— Ладно, — со вздохом согласился репортер, — полезай!
Мужик не шелохнулся, но крикнул кому-то:
— Петька, чего рот раззявил? Не слыхал, что ли?
