Привычно выбрасывая вперед трость, присяжный поверенный не спеша достиг дома Загорской, затем развернулся и зашагал в обратном направлении. В его поведении не было бы ничего примечательного, если бы он двигался так же, как все остальные прохожие, но Клим Пантелеевич шел по прямой линии, пересекая тротуар, цветочные клумбы и проезжую часть дороги, невзирая на недовольные взгляды извозчиков и удивленных обывателей.
У самых интендантских ворот он устало опустился на лавочку, достал коробочку любимого монпансье «Георг Ландрин» и полакомился маленькой красной конфеткой. Прикрыв глаза, Ардашев, казалось, полностью растворился в звуках и запахах лета, наслаждаясь пением птиц, теплым дуновением слабого восточного ветра и ароматом большого розового куста, раскинувшего неподалеку головки бордовых красавиц. «Четыреста сорок пять шагов, — мысленно повторил он, — четыреста сорок пять шагов в одну сторону…»
— Доброго дня, Клим Пантелеевич! Разрешите?
Над адвокатом нависла фигура начальника сыска.
— А-а, Ефим Андреевич! Как хорошо, что мы встретились! А то ведь я к вам собирался.
Поляничко сел рядом и, расправив усы, осведомился:
— А что стряслось?
— Да я хотел расспросить вас об обстоятельствах смерти господина Сипягина.
— Да, случай, конечно, странный, но никаким убийством здесь не пахнет. Мы опросили около десяти человек, и все как один подтверждают, что купец вышел на перрон в прекрасном расположении духа, здоровался и раскланивался со знакомыми, а потом с довольной улыбочкой… шагнул под колеса поезда.
— Вы сказали — «вышел на перрон». А позвольте узнать, где он был до этого?
— В ресторане. Пил «Смирновскую», закусывал черной икрой, а уходя, оставил половому на чай — сколько б вы думали?
— Неужели красненькую? — вскинув в изумлении брови, предположил адвокат.
— Ее, родимую! Десять рубликов! Где это видано, а?
— Он что же, один водочкой причащался?
— Нет, конечно… Сидел с ним какой-то господин. Он, кстати, вместе с Сипягиным прошел к вагонам, но потом, после того как тот бросился под поезд, куда-то исчез. Его внешность никто не запомнил.
— Жаль… А вскрытие не производили?
— Помилуйте, Клим Пантелеевич, так зачем же самоубийце вскрытие? Тут и так все понятно, — развел руками полицейский.
— А когда похороны?
— Завтра.
— В таком случае, Ефим Андреевич, попросите у вдовы разрешение на вскрытие, поскольку уверен, что Сипягин был убит. Да и родственникам от этого хоть небольшое, но все-таки облегчение: если окажется, что имело место смертоубийство, то они смогут отпеть его в церкви и похоронить рядом с предками, а не на отшибе погоста вместе с самоубийцами. Да и духовное завещание, если оно есть, сохранит свою силу.
— Но это невозможно… его же поезд пополам переехал.
— Надобно обязательно взять пробы содержимого его желудка. Я уверен, что ему подсыпали большую дозу опия, которая в совокупности с алкоголем и привела к появлению галлюцинаций. В тот же день злоумышленник подмешал опий в лекарства госпожи Загорской, и у нее тоже начались виденья. Нет никаких сомнений в том, что действовало одно и то же лицо.
— Но для чего нужна была вся эта заумная катавасия? Проще же отравить…
— Преступник пытался расстроить предстоящую сделку по продаже доходного дома. Использование яда легко бы обнаружилось при вскрытии, а употребление наркотика, да еще и усиленного алкоголем, приводит к странностям в поведении потерпевшего, который, как в случае с Сипягиным, сам накладывает на себя руки. Для Елизаветы Родионовны, с постигшими ее ударами и расстроенной психикой, любой ночной кошмар мог оказаться последним. Но она вовремя проснулась, позвала на помощь горничную, и, слава богу, ее отпоили теплым молоком, нейтрализующим разрушительное действие наркотика. Я обратился к Байгеру, и Иван Генрихович исследовал так называемое «лекарство», коим потчевали Загорскую. Заключение простое: чистый опий. Вот, взгляните, у меня имеется справка, — присяжный поверенный достал из внутреннего кармана пиджака свернутый втрое лист и протянул Поляничко.
Внимательно прочитав текст, полицейский сказал:
— Что ж, в таком случае не стоит терять время, и я попробую уговорить вдову на проведение вскрытия. Да, чуть не забыл. — Сыщик достал из кармана серый казенный конверт и протянул Ардашеву: — Полюбопытствуйте, Клим Пантелеевич. Сегодня получили. Пришло скорой почтой.
Адресом отправителя значился: Санкт-Петербург, Набережная реки Фонтанки, дом № 16. Департамент полиции. Присяжный поверенный прочел:
1909 VII 18
№ 347
Ставрополь.
Полицейское управление.
«В ответ на Ваш запрос сообщаем следующее:
В 1828 году в Санкт-Петербург прибыл один из военных обозов, состоящий из шести повозок с ценностями, выплаченными Персией в качестве контрибуции по Туркманчайскому мирному договору. В сундуке под № 8 была выявлена пропажа золотых монет в количестве 4500 штук. Для отыскания пропажи в Ставрополь был командирован чиновник III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии надворный советник И. А. Самоваров. Принятые меры оказались безрезультатными. До настоящего времени похищенное золото не найдено.
Штабс-ротмистр Овчинников Я. С.»
— Что ж, Ефим Андреевич, теперь многое проясняется. Только у нас остается все меньше времени, чтобы найти клад и обезвредить преступника. А посему буду вам крайне признателен, если вы сможете уведомить меня о результатах сегодняшнего вскрытия.
— Непременно, Клим Пантелеевич. Я вам обязательно протелефонирую.
— И еще. Если наше предположение подтвердится, пожалуйста, держите эти сведения подальше от газетчиков.
— Безусловно…
Откланявшись, Клим Пантелеевич зашагал в сторону почты. Купив конверт, он что-то долго писал на листке почтовой бумаги, затем запечатал письмо и, указав в графе адрес получателя: г. Кострома, Адресный стол, попросил отправить заказным.
Спустя несколько часов, когда вечерняя прохлада уже остудила раскаленные стены домов, Варвара — прислуга Ардашевых — пригласила адвоката к телефону. Сквозь треск и шум на линии он разобрал знакомый, слегка хрипловатый голос:
— Вы были совершенно правы, Клим Пантелеевич. Действительно, этот Сипягин был просто накачан опием… Леечкин уже завел дело… только чувствую, что отыскать злодея будет непросто. Да ведь это и не человек, а прямо нетопырь какой-то…
— К сожалению, это так. Но на каждую летучую мышь найдется своя белая простыня…
— Дай-то бог!
— Благодарю за известие, Ефим Андреевич.
Присяжный поверенный положил трубку и подошел к открытому в сад окну. Супруга накрывала ужин в летней беседке и то и дело поглядывала на круглые дамские часики, украшавшие пояс ее платья. «Без четверти пять, — вспомнил Ардашев время на застывшем циферблате старого брегета. — Почему же все-таки без четверти пять?»
