Рита занимала передний стол в офисе. Она не любила Макса. Это не было плодом его воображения. Лилиан со свойственной ей откровенностью сказала ему, что Рита его не любит.
— А не могла бы ты передать Лилиан, что я заскочил…
Рита наклонилась вперед, утвердив на столе мясистые предплечья.
— Конечно, — сказала она.
Впрочем, это не входило в ее обязанности.
— Разве ты не должен быть на работе? — раздался женский голос.
Это была Лилиан, вошедшая с улицы. Ее длинные черные волосы выбились из-под заколки, и она что-то искала в висящей на плече сумке.
— Я просто хотел проверить, получила ли ты пленку.
— Она получила пленку, — ровным голосом сообщила Рита.
Макс оставил ее у Риты предыдущим вечером. Лилиан ушла еще днем.
— Как вышли фотографии?
— Хорошо. Хочешь посмотреть?
— Конечно. Давай их.
Лилиан стала подниматься по лестнице, а Макс бросил взгляд на Риту. Она бесстрастно смотрела на него поверх очков.
Макс последовал за Лилиан по узкой каменной лестнице до отдела новостей. На ней была короткая льняная юбка со складками на подоле, которая открывала все достоинства ее ног. Длинные и стройные, они доставляли эстетическое наслаждение, и щиколотки были такие тонкие, что, казалось, могут сломаться в любой момент.
Внезапный порыв побудил его протянуть руку и провести кончиками пальцев по ее левой икре.
Лилиан тихонько вскрикнула и повернулась, глядя на него сверху вниз.
— А что ты ждала, если взялась показывать мне путь?
— Тогда иди первым, — сказала она.
Макс протиснулся мимо нее.
— С прошлого воскресенья у тебя изменилось настроение.
— Я был пьян в прошлое воскресенье.
— О, вот почему тебя было трудно понять, когда ты сказал: «Не останавливайся».
Тогда, под апельсиновыми деревьями в саду возле дворца ее тети в Мдине, они впервые поцеловались.
— Надеюсь, тебе понравилось, потому что это было в последний раз.
Как заместитель редактора «Ил-Берги», Лилиан имела свой кабинет. Эта не столько комната, сколько коробочка каким-то образом приобрела вид на Гранд-Харбор со времени последнего визита Макса. Он за секунду осознал, в чем дело, подошел к окну и посмотрел вниз на остатки церкви. Купол и крыша рухнули в неф; остались стоять лишь колонны и арки, которые были большей частью апсиды. Несмотря на разрушения, алтарь был очищен от обломков, и священник одевался для службы.
— Придавило кого-нибудь? — спросил Макс.
— Никто не погиб.
— Приятно слышать.
Повернувшись, он успел увидеть, как она освобождает волосы от заколок и встряхивает ими. Они шелковым пологом упали ей на плечи.
— Так лучше? — спросила она.
— Ты можешь вообще сбрить их и все равно останешься красавицей.
Лилиан вскинула голову, глядя на Макса и размышляя, стоит ли принимать этот комплимент.
— Это правда.
Макс не преувеличивал. У нее были большие миндалевидные глаза, пикантный вздернутый нос и полные губы. Она была полукровка — наполовину мальтийка, наполовину англичанка, — хотя темперамент явно имела средиземноморский. Он все еще болезненно воспринимал некоторые брошенные ему слова, но часто от всей души смеялся вместе с ней. Макс подозревал, что, когда дело касалось чистого интеллекта, на острове с Лилиан мало кто мог сравниться. И ему часто приходилось с ней спорить, чтобы одержать верх.
— Времени у нас немного, — сказала она. — Я должна быть в Слиме в двенадцать часов, а автобусов не будет.
— В Слиме?
— Хочу поговорить с Виторином Заммитом.
— Вы собираетесь написать об этой истории? — с надеждой спросил он.
— Феликс сомневается.
Феликс был редактором газеты. Этот толстый и скучный маленький человечек мало внимания уделял своим обязанностям. Всем было известно, что Лилиан отлично справляется с делом.
— То, что сделал старик, незаконно, — продолжала Лилиан. — Мы не хотим, чтобы половина острова стреляла по самолетам.
— Вот уж не знаю. Артиллерии нужна любая помощь, которую она может получить.
Лилиан улыбнулась:
— Верно. Но они будут стрелять во все, что в воздухе, даже по нашим собственным самолетам.
— Сначала им придется их найти.
— Но в воздух поднимается много «спитфайров».
— Откуда ты это знаешь?
— Это правда? — спросила она.
— «Спитфайры» постоянно в воздухе. Когда их не было?
Лилиан прищурилась, понимая, что он уходит от ответа, но не стала допытываться. Макс сел на край стола и закурил.
— Ты собираешься раскрутить эту историю?
— Я не знаю, Макс.
— Давай-ка посмотрим снимки.
Она вытащила папку из-под кипы бумаг и кинула на стол несколько черно-белых фотографий. На паре из них Виторин Заммит потрясал кулаками перед сбитым итальянским пилотом, чей парашют кучей лежал у ног, и оба они были окружены компанией местных жителей; ухмыляющиеся мальтийцы стеной стояли за ними.
Молодой итальянец был красив и знал это; он запустил пальцы в густые волосы, чтобы привести в порядок челку, пока Макс готовился сделать первый снимок. Пиджак старого Заммита был припорошен пылью, осевшей после его головокружительного подъема на холм. Зажатый на сиденье мотоцикла между Максом и Пембертоном, он всю дорогу жаловался, что его похитили, и прекратил стенания, лишь заметив черный дым, тянущийся от обломков «макки». Они лежали у основания пологого откоса к югу от Чаргура, а пилот спустился на соседнее поле, усеянное камнями, где его тут же окружила толпа небритых и босых крестьян, размахивавших серпами и мотыгами. Можно было понять его радость при появлении двух офицеров на мотоцикле, хотя он должен был знать, что мальтийцы не привыкли линчевать пленных. И когда ему наконец жестами сообщили, что его сбил этот старик в пиджаке, он засунул свою гордость в карман и от всей души рассмеялся вместе со всеми.
— Вот этот снимок лучший, — сказала Лилиан.
Она была права. Рука Заммита лежала на плече итальянца покровительственно, едва ли не дружески, а выражение лица молодого человека было полно веселого смущения. Именно на такой образ мальтийцы и отвечали тихим триумфом, сдобренным юмором.
— Да, — согласился Макс.
По лицу Лилиан он видел, что она все еще сомневается. В прошлом она не раз вступала в схватки с властями и обрела репутацию едва ли не возмутительницы спокойствия. Когда осада только начиналась, Лилиан боролась за право островитян копать собственные убежища на общественной территории и безуспешно отстаивала интересы мальтийцев, которые сочувствовали итальянцам, за что их заперли, как обычных преступников, и недавно морем отправили в Уганду.
