— Эллиот был здесь пару недель назад, — сказал Томми, вновь наполняя их стаканы.
— Эллиот? И чем он занимался?
— Тем, что у него получается лучше всего, — вынюхивал. У меня порой появлялось чувство, будто он считает нас, британцев, всего лишь кучкой тупиц.
— Значит, он не так глуп, как кажется.
Томми улыбнулся:
— Скорее всего, нет. По мнению некоторых наших эллинских друзей, которые были здесь в это время, говорит на вполне приемлемом греческом. Один из них сказал, что помнит его с времен, когда еще не пал Крит.
Это казалось сомнительным. Крит пал перед немцами почти год назад, в мае, за много месяцев до того, как налет японцев на Пёрл-Харбор заставил американцев вступить в эту бойню. Но когда дело касалось Эллиота, нельзя было ни в чем быть уверенным. Несмотря на добродушие и чувство юмора, он был темной лошадкой. Похоже, он бывал везде, жил повсюду, включая Англию, где провел несколько лет учеником школы Чартерхаус в Сюррее.
Макс припомнил один из их ранних разговоров, состоявшийся вскоре после того, как высокий американец объявился на Мальте. Осуждая британцев за врожденное отсутствие у них чувства гостеприимства, Эллиот заметил, что он кое-чему научился у жителей Казахстана.
— Говорю вам, когда в Казахстане незнакомец заходит к вам и просит убежища, вы предоставляете ему стол и кров и не задаете никаких вопросов — ни кто он, ни откуда пришел, ни куда направляется. И даже не спрашиваете, как долго он предполагает оставаться. Ничего. После трех дней вам позволено спросить его, куда он направляется — и все. Все прочее — это оскорбление гостя.
— Вы были в Казахстане?
— В Казахстане есть нефть, — последовал типичный для Эллиота уклончивый ответ.
Макс чувствовал: такая манера поведения служит определенной цели: подчеркнуть, что Эллиот окружен аурой тайны. Все знали, что он имеет доступ к высшему командованию на Мальте. Его неоднократно видели покидающим офисы таинственной службы «Игрек» и еще более таинственного отдела специальной связи, хотя, по словам Томми, большую часть времени Эллиот просто болтался там, наблюдая и слушая.
Но Макс явился не для того, чтобы обсуждать Эллиота, он проделал это путешествие в поисках информации. Помня о своей миссии, он то и дело возвращал разговор к этой теме.
— Как поживают свиньи в Лазарене?
— На удивление хорошо, хотя немного нервничают.
Никто не упрекал подводников за их пунктик — темный нечеловеческий космос, в котором они существовали во время патрулирования, дал им право на любые чудачества, когда оказывались на твердой земле, — но их фанатичная преданность стаду свиней, которых они выращивали, порой подвергалась издевкам.
— А что с ними будет? — спросил Макс.
— С ними?
— Со свиньями, когда вы уйдете.
— А-а-а… — понимающе протянул Томми. — Я-то думал, что ты зашел навестить старого приятеля, а на самом деле тебя интересует только бекон.
Макс улыбнулся:
— Тоже верно.
Томми перегнулся через стол и затушил сигарету в алюминиевой гильзе от немецкого снаряда, которая сейчас служила пепельницей.
— Когда? — спросил Макс.
Томми посмотрел на него:
— Р-34 ушла несколько дней назад. Остальные уйдут на следующей неделе или около того.
— Это все, что останется?
Как офицер информационного отдела, он понимал, что глупо задавать такой вопрос, но знал неумолимую правду: если к нему и относились чуть лучше, чем к обычному журналисту, то «привилегированная информация» достанется ему, только когда это будет выгодно.
— Но лучше не кричать об этом с парапета.
— Конечно, не стоит.
— Даже не думай, что мы счастливы, уходя отсюда. Мы знаем, как это будет выглядеть, какое послание получат мальтийцы.
— Никто не собирается вас упрекать, Томми. Все знают, какому вы подвергались давлению. Половина острова наблюдала за этим со своих крыш.
— То, что происходит, называется «тактическая передислокация», но истина в том, что мы держимся из последних сил.
Преисполнившись уныния, Томми опять потянулся к бутылке джина.
— Есть только одна причина, по которой на вас нацелились, — вы нанесли им большой урон. Роммель не может пробиться в Северную Африку потому, что вы перерезаете его линии снабжения из Италии. Откровенно говоря, я удивлен, что им понадобилось так много времени для осознания этого факта.
— Верно. Если бы они нанесли по нас серьезный удар год назад, то сберегли бы семьдесят пять своих судов.
— Так много?
— Четыреста тысяч тонн водоизмещения.
— Чертовски внушительное достижение, Томми. И здесь найдется, что делать, куда бы вы ни ушли. — Теперь Максу пришлось притворяться.
— В Александрию. Но все равно это выглядит как отступление.
— Нет, не выглядит. И моя работа заключается в том, чтобы заставить людей это понять.
— Пришло время смягчить ситуацию и отлакировать.
— Пусть так, и мне поможет, если на руках у меня будет больше фактов.
— Какого рода?
Макс постарался, чтобы голос звучал как можно небрежнее.
— Не знаю. Полагаю, у тебя есть график выходов всех субмарин.
— Это конфиденциальная информация.
— Я не враг, Томми, и не идиот. Я не стану использовать ничего, что даст представление об оперативной обстановке. Я просто передам те чувства, которые вы испытывали, расскажу, через что прошли… как вам досталось.
Ему не нравилось лгать Томми, но теперь приз был в пределах досягаемости, и он старался не упускать его из виду.
— Не знаю, Макс…
— Это поможет тебе кое-что достичь в жизни.
Томми быстро смерил его взглядом, прежде чем решился выполнить просьбу.
— Будь по-твоему. Но я скажу тебе, что ты можешь, а чего не можешь использовать.
Выйдя из комнаты, Томми быстро вернулся с большим тяжелым томом в кожаном переплете, который бросил на стол перед Максом. Он подтянул стул, и теперь они сидели бок о бок, листая страницы.
Каждая подлодка на Мальте имела свой, доверенный ей район действий, и все подробности ее пребывания на Мальте хронологически фиксировались аккуратным курсивом — изменения в личном составе, сведения о ремонтах, данные с указанием долготы и широты, где она сталкивалась с врагом и чем противостояние завершилось. Порой перечень заканчивался мрачной фразой: «Последнее известное положение» или «Опаздывает, скорее всего, потеряна»; и, видя такие фразы, Томми невольно вспоминал хладнокровную отвагу ребят из «боевой десятой». Многие из них исчезли при обстоятельствах, о которых никогда не станет известно.
