Пембертон сработал не просто хорошо, а больше чем хорошо. Статья была просто отличной. Но почему же она оставила его равнодушным? Несколько часов назад он сбежал бы вниз, чтобы поздравить автора.
Пембертон заслужил дружеский шлепок по спине и публикацию в бюллетене, но Макс-то знал, для чего все это делается: в массы пошла очередная ложь. Они отнюдь не были одной дружной семьей, стоящей против общего врага. Опыт, пережитый им в доме Кассаров, сделал это совершенно очевидным для него.
Он вспомнил то, что Чарлз Хедли, его бывший босс и учитель, объяснил ему вскоре после его появления в информационном отделе:
— Ты знаешь, что самое главное в нашей работе, старина? Я объясню тебе, это очень просто. Ложь может дважды обежать вокруг света, пока правда едва успеет натянуть сапоги.
Наверное, сейчас в этих словах правды было не больше, чем тогда, но Макс сразу же поймал себя на том, что занят главным вопросом: сила лжи — нечто, чем восхищаются и что лелеют.
Насколько больше гнева обрушили бы на него те скорбящие женщины у Кассаров, знай они всю правду о смерти Кармелы? Он предугадывал ответ: они были бы не так разгневаны.
Благодаря Лилиан он уже достаточно хорошо знал мальтийцев, чтобы утверждать: они проявили к нему уважение за честность. Они с древности были умными людьми.
Они видели, как цивилизации приходили на остров, который был их домом, и исчезали, а они по-прежнему оставались на нем — с их странным юмором, с их примитивным образом жизни и пылающим огнем веры. Может, их хозяева заслуживали чуть больше доверия, чуть больше уважения.
Макс понимал, куда сейчас направится, и знал причину, почему это сделает. Он был оскорблен, унижен и подвергнут угрозе военного суда, даже шантажу. Более чем что-либо другое, его разозлил шантаж. Использовать его дружбу с Лилиан, чтобы заставить подчиниться, было предельно низко.
Чувствуя, что снова готов ощетиниться, он закурил еще одну сигарету и сделал то, чего давно не делал, когда оказывался в затруднительном положении: он задал себе вопрос, какой бы совет дал ему отец.
Солнце стояло в зените, и жар, который волнами шел от цинковой крыши, был почти непереносим, но легкая прохладная дрожь пробежала по спине, когда к нему пришел ответ.
Городок Мтарфа лежал вдоль горного хребта к северу от Мдины, и на фоне неба доминировало строгой архитектуры здание 90-го военного госпиталя. Длинный комплекс палат и вспомогательных помещений включал в себя армейские бараки, где могло разместиться около тысячи коек для больных и раненых.
Симпатичная мальтийская сестричка из добровольческого корпуса наконец нашла Фредди в ожоговом отделении. Проблемой здесь была опасность инфекции, и она попросила Макса подождать снаружи. Нескольких беглых взглядов, которые он успел кинуть сквозь вращающиеся двери, когда сестричка входила и выходила, оказалось более чем достаточно. Часть пациентов были замотаны бинтами так, что походили на неподвижные египетские мумии. Другим смазывали свежие ожоги, промывали глаза или меняли старые повязки. В отделении кипела работа, предметом которой была человеческая плоть, то красная, то почерневшая и запекшаяся. Из-за дверей доносился запах эфира и слышалось болезненное бормотание раненых, одурманенных морфием.
Когда Фредди наконец появился, они вышли на длинную террасу на задах здания. С нее открывался величественный вид на холмы к северу, по ней бродили раненые, ловя последние лучи заходящего солнца, но чувствовалось, что они подавлены после прицельного налета на 39-й госпиталь в Сент-Эндрю.
Им впервые представилась возможность открыто поговорить об этой утренней встрече, и Фредди не стал ходить вокруг и около.
— Я должен снова явиться к ним. Мне не следовало втягивать тебя.
— Они ничего не станут делать, Фредди. Уверен, похоронят эту историю.
— Могу себе представить. Этим они и занимаются.
— И ты счастлив?
Фредди глубоко затянулся сигаретой и выдохнул дым.
— Нет, Макс, — чуть более твердым тоном сказал он. — Меня это не радует. Но что ты хочешь, чтобы я им сказал? Я придерживаюсь указаний своей совести. Первым я пришел к тебе. Это не сработало. — После короткой паузы он продолжил: — Кто-то вмешался, и это не я.
Честное признание. И от него не уйти.
— Это была Айрис.
— Айрис?
— Я никому больше не рассказывал.
— Прости, — сказал Фредди. — Я устал, толком ничего не соображаю, но ради бога, что заставило тебя рассказать Айрис — единственной из всех?
Макс приложил все усилия, чтобы объяснить ход своих мыслей в то время, но логика его аргументов, которые он старался перевести в слова, полностью отказывала.
— Ладно, — сдался он. — Я был наивен.
— Нет, это не те слова, которые первыми приходят в голову. Довериться самой амбициозной девушке в мире? С таким же успехом ты мог дать полосу в «Таймс».
— Может, нам и стоило это сделать.
Звучало достаточно легкомысленно, но это было серьезное заявление, чтобы проверить характер Фредди.
— Слушай, Макс, это грязное дело. Вся эта проклятая история — грязное дело. Знаешь, чем я занимался, когда ты пришел? У меня лежит человек. Я не могу сказать тебе, сколько ему лет, потому что у него нет лица. Хотя я знаю, что он немец, который выпрыгнул с парашютом из горящего «восемьдесят восьмого». Он должен был остаться в самолете и погибнуть вместе с ним. У него нет ни губ, ни ресниц, ни глаз, и от носа ничего не осталось. И все-таки я надеюсь, что мне удастся как-то собрать его. Вот что мы делаем друг для друга. После того как прошло бог знает сколько тысячелетий человеческой эволюции, мы по-прежнему продолжаем все так же относиться друг к другу.
— Это твое оправдание? Что люди плохо относятся друг к другу? Мы говорим об убийстве. И тут на кону совершенно другой принцип.
Фредди бросил сигарету на изразцовый пол и растер ее ногой. А когда он наконец поднял глаза, сказал с легким смущением:
— Они меня сегодня напугали. Угрожали лишить всего, ради чего я работал, всего, что я делаю. И я не знаю, чем еще мне заниматься.
— Ради бога, Фредди, ты молод. Эта война кончится, все придет в норму, и, когда с этим бардаком будет покончено, такие люди не будут больше руководить.
— Ты в самом деле веришь в это?
— Я знаю.
— По-моему, ты недооцениваешь их. Наши карты помечены, и мы с этим ничего не сможем сделать.
«Ты не прав», — подумал Макс.
Он хотел объяснить Фредди, что происходит и как все выглядит, но это не имело смысла. Фредди был разочарован. Они вдвоем всегда отличались от остальных. Ральф и Хьюго были карьерными служаками, которых готовили и тренировали для военных действий. Макс и Фредди были гостями за этим военным столом, компетентные любители, которых призвали в пополнение, когда большой кусок Чехословакии был отрезан, чтобы умиротворить Гитлера. Да, оба они многому научились в офицерском тренировочном корпусе на соответствующих курсах, но этот опыт никому из них не прибавил энтузиазма. Они знали это, потому что как-то вечером, когда рядом не оказалось никого из «настоящих солдат», обсуждали эту проблему, не опасаясь быть подслушанными.
