Сквозь верхушки деревьев он различал дворец Вердаля, летнюю резиденцию губернатора, четырехугольником возвышающуюся на холме и господствующую над садами. Дворец угловыми зубчатыми башнями напоминал средневековый замок, хотя палевая каменная кладка придавала ему экзотичный и менее грозный вид. Макс мог четко представить себе просторный сводчатый зал с фресками, в котором он обедал вскоре после своего повышения в должности. Принадлежащий к Плимутскому братству, губернатор Добби был трезвенником, но тем не менее держал при себе тем вечером виночерпия как гарантию того, что бокалы гостей не будут пустовать.
— О чем ты думаешь? — Голова Лилиан все еще покоилась на стволе дерева, но ее глаза были открыты и устремлены на него. — Должно быть, о чем-нибудь серьезном, — добавила она с беспечным видом.
Макс прикрыл ладонью ее руку и слегка прижал.
— Боюсь, что так.
Он рассказал ей все, начиная с момента, когда Фредди вызвал его в центральный госпиталь, чтобы показать труп Кармелы Кассар. Впрочем, сначала он попросил ее поклясться всем святым для нее, что она не поделится ни с одной живой душой тем, что он собирается ей сообщить.
Она встала раньше, чем он закончил рассказ, и только тогда, когда замолчал, спросила:
— Вице-губернатор пытался тебя остановить?
— Он не присутствовал при этом, но полагаю, они действовали с его санкции.
— Не могу поверить в это.
Теперь Лилиан нервно расхаживала по кругу.
— Это правда. Они недвусмысленно угрожали нам обоим.
— Но они имеют к этому какое-то отношение. Должны иметь.
— Не уверен. Им не хотелось бы иметь утечку информации в такое время, как это. Как говорил Эллиот, когда из порта уйдет «Стойкий», проблема исчезнет вместе с кораблем.
— Проблема?! — резко возразила она. — Вы так называете убийц в своей стране?
Он поднял руки в умоляющем жесте.
— Не сердись на меня.
— Буду сердиться. Меня раздражает все в вас — то, как вы думаете о нас, как вы говорите о нас. «Аборигены становятся строптивыми» — я слышала это вчера в «Юнион-клаб». Я видела там взгляды и улыбки. Они забавлялись, пока не заметили, что я стала прислушиваться. Тогда они смутились. Прекрасно. Я рада, что маленькая аборигенка смутила их.
— Лилиан…
— Такова правда, и ты знаешь это.
— Не все так думают, и не все так говорят.
— Ах, ты невинен, не так ли? Я читала то, что ты писал, и нашла в твоих словах то же самое. Что было на прошлой неделе? «Мальта стерпит это»? Вот так, старая добрая Мальта.
— Это фраза из передачи Би-би-си, — пролепетал он в свое оправдание.
— Да, Мальта выдержит, потому что ей придется это сделать. Но мы это делаем не для вас, а для самих себя. — Она хлопнула себя ладонью в грудь для большей убедительности. — Это наш остров. Не ваш и не их. Наш.
Фактически остров был колонией британской короны, но сейчас было, видимо, не время указывать на это.
— Если бы остров не был нашим, вас бы уже оккупировали немцы.
— Ну, по крайней мере, они бы не бомбили нас.
— Нет, мы бы бомбили.
Эти слова невольно сорвались с его губ, высветив тяжелые и многолетние проблемы Мальты, беззащитной глыбы известняка, которая становилась жертвой прихотей более могущественных стран.
— Разве ты не понимаешь? Завоеватели приходят сюда когда могут. Но они всегда уходят. Если бы вторглись немцы, и они ушли бы через некоторое время. — Лилиан сделала паузу. — Придет время, и вы уйдете тоже.
С последним замечанием ее республиканский раж вступил на опасную территорию. Они оба поняли это.
— Не только я так думаю, — сказала она, оправдываясь.
— Не сомневаюсь в этом. Однако держи это при себе, если не хочешь проводить свободное время в Уганде.
— И этим сказано все, не так ли?
Макс не собирался спорить, потому что в душе был согласен с ее реакцией на то, что «проитальянски настроенные» и другие «подрывные элементы» были отправлены в Уганду в начале года. Они горячо поспорили по этому острому вопросу, когда Макс высказал банальную официальную фразу: «Чрезвычайное время требует чрезвычайных мер». И в самом деле, было что-то сугубо драконовское в том превышении власти, которое позволяло англичанам интернировать и депортировать мальтийских граждан по собственной прихоти, без юридических процедур. Эти граждане представляли разные слои населения — от докеров до священников, от пенсионеров до университетских профессоров, — и никому из них не было предъявлено официальное обвинение в совершении преступлений.
С такой несправедливостью Лилиан столкнулась лично. Одна из ее подруг, дочь председательствующего судьи, провела вместе с семьей два года под домашним арестом, перед тем как ее вслед за отцом отправили в ссылку на борту «Бреконшира». Шестнадцати лет безупречной службы короне, очевидно, оказалось недостаточно, чтобы не подвергнуть сомнению их лояльность.
— Видимо, ты права, — согласился Макс. — Я не лучше остальных. Но я, возможно, кое-чему научился. Может, поэтому я здесь, поэтому говорю с тобой.
— Да, ты разговариваешь со мной, но сначала требуешь от меня клятвы хранить молчание. А я не могу молчать.
— Это необходимо. Они упрячут тебя в один момент.
— Нет.
— Они говорили мне, что сделают это. Угрожали мне этим.
Она бросила на него любопытный взгляд.
— Они считают, что тебя волнует то, что со мной случится? — Кажется, эта мысль ее забавляла.
— Они не ошибаются. Меня, действительно, волнует.
Она оглядела его с головы до ног, теперь спокойно, возбуждение прошло. Макс потянулся, взял ее за руку и заставил сесть на землю рядом с ним.
— Тебе нужно доверять мне. Ты должна позволить мне действовать по собственному усмотрению. Мне нужна твоя помощь — маленькая услуга — в меру твоих сил.
Она смотрела сквозь деревья.
— Чего ты хочешь от меня? — спросила Лилиан медленно, не глядя на него.
В три часа дня, когда Макс вернулся в разведывательный отдел, все еще не было никакого воздушного налета противника на остров. Это породило слухи о том, что подразделения люфтваффе были выведены из Сицилии и отозваны обратно на русский фронт. Такое случалось прежде, но не в это время года, поэтому Макс отнесся к этим слухам скептически.
В четыре часа позвонил Эллиот из штаба общевойсковых операций.
— Какие новости? — спросил Макс.
— Ничего. Противник не подает признаков жизни.
— Может, у Гитлера день рождения?
— Был уже пару недель назад.
Макс рассмеялся:
