Он заверил всех, что они не будут разочарованы новым губернатором, и даже поделился анекдотом на эту тему. В силу везения база гидросамолетов в Калафране подверглась жестокому налету вскоре после прибытия лорда Горта, и первые бомбы дождем посыпались в середине приветственной церемонии. Самая большая, весом примерно две тысячи фунтов, едва не поразила дом командира базы, и все собравшиеся кинулись искать себе укрытие — все, кроме лорда Горта, который даже не моргнул.
Научится, подумал Макс.
— Вы пригодитесь, майор Чедвик, когда придет время.
— Абсолютно верно, сэр. Когда все перемешается.
Он увидел, как у полковника Гиффорда саркастически дрогнули ноздри.
Встреча закончилась, они гурьбой вышли из офиса, мимо Ходжеса в коридор. Полковник держался за Максом.
— Майор Чедвик…
Он явно хотел поговорить с ним с глазу на глаз, и поэтому Макс приостановился. Гиффорд подождал, пока остальные пройдут мимо них, лишившись возможности подслушивать.
— Надеюсь, у вас не осталось неприятных эмоций после того дня?
— Нет, я достаточно закаленный человек. — Он притворился скромником и слегка отвел глаза. — Но вел себя как полный дурак, не знаю, о чем только думал.
Похоже, Гиффорд проглотил это.
— На вас сказалась война. Мы утратили правильный взгляд на вещи.
— Но не вы.
— Нет, даже я.
Это признание в своей слабости сопровождалось едва ли не смиренным взглядом.
Думай о Басуттиле, сказал себе Макс, который в данный момент где-то докапывается до правды.
— В ближайшие несколько дней мы будем заняты, — продолжил Гиффорд. — Время у нас есть.
— Будем надеяться, — ответил Макс.
Мать-наседка сидела у стойки, болтая с барменом. Она просияла, увидев Басуттила.
Джозеф протиснулся за стол мимо других девушек и стал ждать, когда она присоединиться к нему. Женщина подошла со стаканчиком чего-то коричневого:
— За счет заведения.
Джозеф отпил глоток. Это был виски, и даже неразбавленный. Он сделал большой глоток и стал смаковать его.
— Я хочу знать, соврала ли ты мне.
— Соврала? О чем?
— О Кене.
— Чего ради мне врать тебе?
— Из-за твоего племянника.
— Я сообщила тебе то, что мне рассказывала Мари.
— Она точно сказала, что он был с подлодки?
— Да.
— Что еще? Он был смуглый, светлый? Худой, толстый?
— Много ты видел толстых людей на Мальте?
— Тоже верно.
— Может, на Гозо. Я слышала, они на Гозо едят как короли.
Она взяла у него сигарету, и он дал ей прикурить.
— Я видела одного с усами, но не помню, упоминала ли о них Мари.
— Можешь ли припомнить еще кого-то, с кем Мари говорила о нем? Может, кого-то из ее семьи?
— У нее не было привязанности к семье. Она мало с кем была близка. Жила одна в Хамруне.
Ему не было нужды спрашивать ее об адресе. Он уже достаточно выяснил и без путешествия в Хамрун.
— Так ты скажешь мне, что все это значит?
— Нет, — ответил Джозеф. — Но назови мне имя твоего племянника, и я попробую прикинуть, что смогу сделать для него.
— Не стоит воспринимать это так близко к сердцу. Это касается всех нас.
Пембертон поерзал на стуле.
— Вы просите меня соврать?
— Просто быть осторожным. Корреспонденты прессы могут сами не называть суть происходящего. Хорошие новости, плохие новости — все это для них игра.
Пембертон сделал ошибку — он был откровенен с одним из корреспондентов, когда речь зашла о паре истребителей, которые не вернулись в Лугу после задания. Этой новости не следовало выходить за пределы острова.
— Я хочу лишь сказать, что надо вести себя более осмотрительно.
— Осторожно?
— Как-то завуалировать.
Пембертон порылся в карманах в поисках сигарет. Бедный парень, подумал Макс, наверное, еще ни разу не спотыкался. Это было прямо написано на нем: отличник в школе, капитан спортивной команды, обладатель лаврового венка за успехи, староста класса, чертовски красив, и вот теперь это — небольшая оплошность, которая может бросить тень на все его прежние успехи.
— Розамунда сказала, что никто не читает ежедневные сводки.
— В самом деле?
— Конечно же она пошутила.
— Совсем не до смеха, когда мы сообщаем о смерти людей.
Макс стал терять терпение, но Пембертон, похоже, не замечал этого.
— Она сказала, что никто не читает это издание, а мальтийцы не верят ни одному слову в нем.
Он знал это от Лилиан.
— Конечно же они читают его, чтобы не верить ни одному слову.
— Это игра словами, пустословие.
— Играть словами — наше дело. Чем быстрее ты это поймешь, тем лучше будет для тебя.
На этот раз Макс придал голосу властные нотки, которые заставили Пембертона замолчать.
— Слушай, — вздохнул Макс, — что бы ни думал, они все это прочтут через несколько дней. И я полагаю, что ты фиксируешь один из величайших моментов этой войны.
— Вы так считаете?
— Именно так. И завтра мы должны показать немцам пару вещей. Я думаю, мы должны стоять на берегу, когда прилив отхлынет.
Это высказывание явно уступало красноречию Черчилля, но похоже, Пембертон воспрянул духом.
— Мне нравится этот образ прилива. Вы знаете, что я вырос у моря?
К тому же еще, наверное, плавает как рыба, подумал Макс.
Когда Пембертон ушел, Макс закурил и задумался над их разговором. Зря он повысил голос. Понимал, что всего лишь выплеснул собственное раздражение на молодого подчиненного. Разговор с Томми Равильи все еще жил в его памяти.
Он подумал было, что стоит лично отправиться на базу подлодок. Но, вспомнив предупреждение Басуттила вести себя осторожно, вместо этого взялся за телефон.
— Томми, это Макс.
— Ах, Макс… — У него был какой-то странный голос.
— Я хочу быстренько спросить тебя…
— Вот тут я должен тебя остановить, старина. У меня приказ не разговаривать с тобой.
— Что?
— Наверное, ты стал персоной нон грата. Я сказал им, что ты всегда был таким.
— Кому это им?
— Так ли это важно? Считай, властям.
— Томми, это важно.
