Вот сейчас откроется дверь в читальный зал.
В этот момент Кирилл Любин погружен не в чтение старинного фолианта, не в первые русские журналы XVIII века – перед ним сегодняшняя «Рабочая газета», и он читает «Декрет», да-да, тот самый. «В целях прекращения вывоза за границу предметов особого художественного и исторического значения… – читает наш историк, и робкой надеждой прорастает его ищущая душа, – угрожающего утратой культурных сокровищ народа…»
Любин поднял голову – что-то беспокоило его. Ему было знакомо это чувство, вызванное чьим-то внимательным, изучающим взглядом. И чрезвычайно удивился: рядом за столом сидел еще один посетитель библиотеки – молодой мужчина, как ни странно, в белом летнем костюме, в петлице пиджака красовалась алая роза. Лицо незнакомца была прекрасно, но не на совершенные его черты обратил внимание Кирилл: он не мог оторвать взгляда от глаз – лучистых, ясных, полных добра, любви и мудрости. Странно…
«Не отказывайтесь от того предложения, которое сейчас получите», – прозвучало в сознании Любина.
Мужчина еле заметно улыбнулся ему, поправил прядь волос, упавшую на правую сторону лица. Любин увидел родимое пятно возле мочки уха в виде крохотной бабочки. «Господи! Да что же это происходит?» Историк был полон изумления. И решился.
«Кто вы?» – мысленно произнес он.
«Мое имя Грэд, – прозвучало в сознании Любина. – Возможно, мы еще будем встречаться. Это зависит от вас. А пока ни в коем случае не отказывайтесь от того предложения, которое сейчас получите».
Совпадение? Нет, знак судьбы. Дверь читального зала распахнулась, на пороге – князь Василий Святославович Воронцов-Вельяминов собственной персоной. Обвел зал быстрым взглядом, обнаружил Кирилла Любина у окна, устремился к нему, налетая на стулья.
– Кирюша! Друг любезный! Точно Клавдия Ивановна сказала: «Ищите, говорит, в библиотеке». – И уже у стола князь поднимает оторопевшего Кирилла за плечи, заключает в объятия: – Ну покажись!
– Василий? – растерянно произнес Любин.
– Я! Я! Дай расцелую, затворник!
Попав в объятия князя, Кирилл все-таки оглянулся – незнакомца уже не было. «Я заболеваю?… У меня зрительные и слуховые галлюцинации?…» А к ним уже спешит смотрительница зала.
– Товарищи! – И розовые пятна на щеках – от слова, к которому никак не может привыкнуть. – Где ваша революционная дисциплина?
– Пардон, мадам! – переходя на шепот, извинился князь Василий. – Виноват. Выйдем, Кирюша, радость моя несказанная. – И увлекает Любина из зала.
Оказались они на лестничной площадке…
– Рад! Неописуемо рад! – Василий Святославович по-прежнему полон возбуждения и несколько нервической энергии. – Жив – и уже славно. Узнаю, узнаю Кирилла Любина! Все летит в бездну: революция, брат идет на брата, гибнет Россия – а он за своими книгами…
– Россия не гибнет, – тихо, но твердо перебил Любин. – Россия не может погибнуть! На протяжении многих веков чего только не выпадало на ее долю! Подумай, ведь…
– Все! Сдаюсь, – перебил князь Василий и склонился к уху Любина, – у меня для тебя сюрприз! Сейчас ты поймешь, какой у тебя университетский друг… Помнишь, на четвертом курсе, когда лекции старика Соловьева слушали… Золотой сервиз графов Оболиных…
– Да, легенда о сервизе, – перебил Любин, ощутив, как мурашки побежали по спине.
– Легенда! А выходит, вовсе не легенда… – князь Василий опять перешел на шепот, – с Оболиными наш род в кровном родстве. Только… – он огляделся по сторонам, даже посмотрел вниз, на следующую лестничную площадку, – никому ни звука. Я проживаю при новой власти под чужой фамилией. Старший братец, Дмитрий, к белым подался. Так что опознают меня – и без лишних слов к стенке. А тебя за компанию. У Чека это быстро… Словом, вчера меня разыскал молодой граф Оболин, который объявился из-за границы – не то из Франции, не то из Финляндии, – прислал своего человека. И зван я к нему сегодня на тайный торжественный ужин по весьма знаменательному поводу. И на сей ужин ты поедешь со мной! Это имеет непосредственное отношение к твоей «Золотой братине». И больше ты из меня не выудишь ни слова. Сюрприз так сюрприз! Посему отвечай: ты едешь со мной или нет?
«Не отказывайтесь! Не отказывайтесь…» – прозвучало в сознании Кирилла Любина.
– Да куда ехать-то?
– В Ораниенбаум.
Глава 6
Родовое гнездо
Ораниенбаум, 23 сентября 1918 года
В середине дня на Балтийском вокзале они подрядили извозчика, что оказалось делом нелегким: все отказывались везти господ-товарищей студентов (Кирилл Любин был в дореволюционной студенческой шинели) в эдакую даль.
– Вот тебе новые времена, народная свобода, – ёрничал князь Василий. – Видано ли такое? Извозчики ехать не желают! Раньше-то как? Только ручкой взмахнешь – он уже и подкатывает: «Куда изволите?»
С трудом уговорили (за три серебряных рубля юбилейной чеканки к трехсотлетию Дома Романовых) степенного пожилого извозчика, который (по всему было видно) незнамо как тоскует по благословенному времечку, когда был клиент так уж клиент, не то что нонешняя голытьба. А в двух молодых людях усмотрел он господ знатных – хотя и бывших, естественно.
Василий Святославович по случаю званого ужина принарядился: черная тройка, белая рубашка с воротником, впрочем несвежим, с галстуком-бабочкой, слегка сдвинутым набок. Весь этот наряд можно было углядеть под офицерской шинелью нараспашку. В своем сиротском номере в гостинице «Мадрид» князь Василий изрядно хлебнул мутной жидкости из бутыли и поэтому, разговаривая с другом, деликатно прикрывал рот ладошкой.
– Ты вот что, Кирюша, – сказал молодой князь, устраиваясь в извозчичьей бричке, – с расспросами ко мне не приставай, все равно больше ничего не скажу. И вообще, я сосну – притомился малость.
И действительно, как только бричка тронулась, сильный мерин с места взял размашистой рысью, Василий Святославович тут же заснул, крепко привалившись к плечу Любина.
А Кирилл был в чистом кителе студенческого покроя, при галстуке, который повязала сама матушка Клавдия Ивановна, – так она всегда делала, отправляя покойного мужа на важное совещание или в клуб преподавателей гимназий старших классов. Черная шинель была накинута на плечи. Всю дальнюю дорогу до Ораниенбаума Кирилл Любин был полон нетерпения, смешанного с чувством смятения и даже какого-то мистического страха. Не может быть! Чтобы «Золотая братина» оказалась реальностью? Не может такого быть… Дело в том, что Кирилл коллекционировал (это было его страстным увлечением) мифы, рожденные в годы царствования великой императрицы. Миф о сервизе «Золотая братина» графов Оболиных был в этой коллекции, пожалуй, самым невероятным и таинственным.
В Ораниенбаум приехали, когда уже смеркалось. Дорога шла мимо пустых заколоченных дач и вилл, ушедших в глубину облетающих садов. Северная осень царствовала в округе: все усыпано опавшими листьями, густо, пряно пахнет увяданием; тишина, безмолвие. Как будто все вымерло. Распогодилось, за сквозными деревьями и крышами угасала поздняя заря, растворив в сумерках лиловый свет. Непонятная тоска сжимает сердце. Или это печаль по невозвратному? Князь Василий проснулся, очевидно, как раз в нужный момент. Поежился, протяжно зевнув, зорко огляделся по сторонам.
