– Василий, за ним, – приказал Забродин.
Белкин с тоской оглядел стол, на котором далеко не все было съедено, поднялся, выдернул салфетку из-за ворота, вытер губы, повлажневшее лицо и непринужденно, с нахальной развалочкой последовал за графом Оболиным.
Некоторое время Глеб и Кирилл смотрели друг на друга. В глазах Забродина скакали азартные бесенята.
– Что и требовалось доказать, – нарушил молчание Любин. – Дворецкий.
– Может быть, может быть…
– Одно непонятно: зачем Толмачеву понадобилось в Чека посылать два письма?
– Ну, тут, пожалуй, все просто, – после некоторого раздумья ответил Забродин. – Если, конечно, это твой Никита Никитович. Толмачеву надо было убрать графа. Сам он этого сделать по каким-то причинам не мог и решил действовать нашими руками. Первое письмо – приманка. Мы должны были клюнуть. И клюнули. Ему это подтвердили…
– Дарья! – вырвалось у Кирилла.
– Скорее всего, – стараясь быть спокойным, согласился Забродин. – И тогда – второе письмо. Что ж, расчет точный.
– По мне, так примитивный.
– Я склонен сказать по-другому: автор письма… – Глеб помедлил, – так вот, автор письма посчитал нас примитивными.
– Что будем делать? – спросил Любин.
– Ближайшая и немедленная задача – предотвратить сделку.
– Как? – Кирилл выжидательно смотрел на друга.
– Будем думать. На квартире купца Машкова граф видел в лицо только Белкина… А запомнить… В том состоянии, в каком он находился, вряд ли. Ну а нас с тобой впотьмах не мог разглядеть. Да тебя и узнать было невозможно. Теперь здесь, в ресторане… Все внимание Оболина было сосредоточено на двери. Он ждал… Допустим, Толмачева. И больше никто его не интересовал. Верно?
– Верно, – согласился Любин.
– Вот из этого, мой уважаемый Пинкертон, и будем исходить. Есть идея!..
Глава 15
В отеле «Рейн»
Мемель, 1 октября 1918 года
Граф Алексей Григорьевич Оболин занимал просторный номер в аристократическом отеле «Рейн»: мрамор, хрустальные люстры, широкие диваны и удобные кресла, отделанные светло-зеленым плюшем; на широких окнах воздушный голубой тюль и светло-зеленые бархатные портьеры для вечера и ночи, шкафы из орехового дерева, ковры на полу. Алексей Григорьевич, в белой рубашке с высоким воротом, в брюках на подтяжках, в носках (домашние туфли валялись у кровати), метался по всему номеру, собирая вещи, не глядя пихая их в чемодан, потом достал из ящика письменного стола, из-под бумаг, револьвер, посмотрел на него внимательно, на мгновение замер и спрятал оружие на дно чемодана. Задумался… Побежал в спальню. В дверь постучали.
– Какого черта?! – гаркнул граф Оболин.
Однако дверь уже открылась, и в гостиную вошли двое – первым Кирилл Любин, за ним Глеб Забродин.
– Здравствуйте, Алексей Григорьевич! – сказал Кирилл.
– Вы? – Граф с изумлением смотрел на Любина. – Здесь? Какими судьбами? Простите, Кирилл…
– Захарович, – подсказал Любин. – А судьба сейчас у русских людей… Да, позвольте представить: Глеб Кузьмич Забродин, из Петербургского департамента полиции.
– Бывшего, к сожалению… – Глеб щелкнул каблуками, почтительно вытянулся. – Отдел сыска.
Алексей Григорьевич в некоторой растерянности пожал руки неожиданным гостям. Кирилл поднял с полу газету – это, естественно, была «Дойче беобахтер».
– Собственно, мы к вам по этому делу…
– Да как вы меня разыскали? – недоумевал Оболин.
– Помилуйте, Алексей Григорьевич! – улыбнулся Любин. – Весь отель забит русскими. Сегодня в ресторане только и разговоров о вашей «сделке века»…
– Моей!.. – с горечью перебил граф Оболин.
– Вот-вот! – продолжал Любин. – Кто-то сказал, что видел вас здесь, в отеле. Я к портье – точно! И мы с Глебом Кузьмичом у вас!
– Собственно, с какой целью, господа?
– Профессиональное чутье мне подсказало: здесь что-то не так! – вступил в разговор Забродин. – Может быть, от вашего имени…
– Как же, от моего! – желчно перебил граф Оболин. – Мой дворецкий Толмачев… Вор, каналья!..
– Это он?! – с изумлением ахнул Любин (очень правдоподобно). – Тот, что в Ораниенбауме?…
– Представьте! – Алексей Григорьевич задохнулся от негодования. – Он! Должны были встретиться здесь, в «Черных парусах»… Сервиз у него. Попросту украл «Золотую братину»… и не только братину. Ничего не понимаю. Всегда демонстрировал только преданность. Моя верная тень… Пристрелю мерзавца!
– Вы собираетесь… – Забродин отложил газету.
– В Берлин! – кипел граф Оболин. – Пристрелю как собаку! На месте!
– И чего добьетесь, Алексей Григорьевич? – спросил Глеб. – Вас арестуют как убийцу.
– А вы что предложите? – Граф с раздражением смотрел на Забродина.
– Предотвратить сделку, – спокойно пояснил Глеб.
– Это еще возможно? – Оболин оторвался от чемодана, в котором бесцельно перекладывал вещи.
– Если успеем, возможно. – Уверенность слышалась в голосе Забродина. – Тут со мной несколько моих людей, вместе покинули пределы Российской империи. Только, Алексей Григорьевич, сами понимаете, все мы остались без средств…
– Деньги есть, – перебил граф. – Договоримся.
– Если позволите, и я с вами. – Любин просительно смотрел то на Оболина, то на Забродина. – Ведь я, как вам известно, изучал версию создания «Золотой братины» в контексте русской истории…
– Опять вы со своей историей! – поморщился граф Оболин.
– Опять, граф. – Страсть зазвучала в голосе Любина. – Если вы патриот России, эта историческая версия не может быть вам безразлична. Более того, вы к ней причастны. Вам хотя бы известно, как создавался ваш сервиз «Золотая братина»?…
Шедевр, достойный царицы
Глава 16
Братина
Санкт-Петербург, ночь на 13 января 1775 года
В дом графа Панина они попали глубокой ночью и сразу окунулись в разгар буйного радостного пира. В небольшом зале, жарко натопленном двумя голландскими печами, за длинным столом сидели человек двадцать офицеров в разных званиях и разных родов войск, все были уже порядочно пьяны, но веселы, возбуждены; воинское дружество, скрепленное кровью, царило за столом с обильной едой и заморскими фруктами, заставленным бутылками и кувшинами. Гвалт стоял несусветный: песни, крики. Высокий потолок с лепными ангелами по углам тонул в клубах табачного дыма. Ах, как славно после дальней дороги через петербургскую зимнюю непогоду, через ночное ненастье с мокрым снегом и пронизывающим ветром с Финского залива, – как славно попасть в тепло, на пир соратников, которые знают тебя и любят. Просто здесь все открыто, нет холода, притворства, шаблонного этикета императорских балов и приемов в Петродворце. Хозяина, Петра Ивановича Панина, и гостя его, Григория Григорьевича Оболина, подхватили офицеры под белы руки, усадили почетно за отдельный стол – и тут же на нем и ковши, и бутылки, снедь обильная.
