– Да на каком основании?… – Однако тон мадам Комарова снизила: правило всех автомобилистов (с ГАИ не спорят) она усвоила давно. – Если превысила скорость… Простите. Я заплачу штраф.
– Откройте багажник и предъявите документы. А основание… Время такое.
Таисия Павловна повиновалась: открыла багажник. Его содержимое стал не торопясь изучать «лейтенант». Гражданка Комарова передала «старшему» документы, вынув их из сумочки. Пожилой гаишник изучал предъявленное внимательно и долго… Мадам Комарова нервничала, стоя рядом, покусывая губу и чувствуя нарастающее беспокойство.
– Все в порядке, – сказал наконец милиционер. – А превышение скорости на первый раз прощаю.
– Спасибо! – просияла Таисия Павловна. – Вы очень обходительный мужчина.
– Ладно, ладно, гражданка. Поезжайте.
– Все, старлей, – тихо сказал Петр Забраченков гаишнику, который «выяснял с ним отношения». – Благодарю, вы свободны.
Отдав честь, милиционер отправился к стеклянной будке ГАИ, а Петр в сером «мерседесе» занял место рядом с водителем. На заднем сиденье располагались еще двое молодых людей.
– Она, – заявил Петр находящимся в машине и протянул назад руку. Ему передали телефон сотовой связи.
Да, Таисия Павловна Комарова была той самой «девицей похабного вида», надо сказать, довольно броской, но вульгарной внешности: стройная брюнетка с тонкой талией и высокой грудью, с лицом бледным, кукольным, капризным, на котором косметики было без меры; чувственный рот, карие злые и одновременно зовущие глаза, короткая облегающая юбка, на белой блузке брошь с бриллиантом.
– Это она выходила из белой «Волги» и крутилась вокруг «тойоты», в которой «спал» Забраченков, когда начиналась раскрутка фирмы «Амулет».
Петр набрал нужный номер.
В кабинете Вениамина Георгиевича Мирова на письменном столе зазвонил один из телефонных аппаратов. Следователь поднял трубку:
– Слушаю.
– Это она, Первый, – прозвучал голос Забраченкова. – Вот и ребята говорят: по виду – шлюха.
– Ждите, через несколько минут позвоню, – сухо ответил Миров и положил трубку.
Очкарик и Кол, исправив «поломку» в моторе черного «мерседеса», вернулись в салон машины.
– Ну? – спросил Боб, сидевший за рулем; его рысьи желтые глаза были прищурены.
– Все о’кей! – пояснил Очкарик. – Этот краснощекий лейтенантик «жучок» навесил.
– Я и отсюда видел, – процедил сквозь зубы Боб. – Прицепил под багажником. Умелый, паскуда. А моя лапушка не дура? В полемику с ментом, да еще с гаишником вступать?
Ему никто не ответил. Очкарик, взяв телефон, набрал номер, быстро, еле уловимо касаясь кнопок на панельке.
– Говори, сынок, – прозвучал старческий, глухой голос.
– Они «Волгу» взяли, Батя, – сказал Очкарик волнуясь. – Теперь можно их вести. Думаю, серый «мерседес», который подвалил вместе с гаишным «газиком» к посту ГАИ, – машина слежения. Прямо война «мерседесов»: у них «мерс» – и у нас «мерс». Наверно, на их пульте «Волга», на которой катит сейчас Таисия Павловна, уже обозначилась. Может быть…
– Много говоришь, сынок, – перебил Очкарика тот, кого называли Батей. – Значит, так. Таисия сейчас приедет к себе. Пусть ей через час или позже – его дело – позвонит Боб, скажет, что тоже едет домой. Как приедет, пусть вместе выйдут из дому, садятся в машину… Задача: Боб обязательно должен засветиться, надо, чтобы они его опознали. А потом до девяти часов им следует мотаться по Москве. Где угодно. В четверть десятого пусть Боб позвонит мне из «Волги». А вы с Колом – сейчас же на базу. Ждите там. Телефон замолчал.
– Все понял, Боб? – спросил Очкарик.
– Да все! Надоела мне эта хреновина. Таиску трахнуть минуты нет.
– А ты ее в «Волге»… – засмеялся Кол. – В машине у тебя времени навалом.
– Ладно! – осадил Очкарик. – Все. Едем, Боб, к твоему дому.
– Там уже Таечка, – не унимался Кол, – наверно, халатик скидывает.
– Все! – резко оборвал Очкарик. – Вперед…
В кабинете Мирова опять зазвонил телефон.
– Слушаю!
– Первый! Это Девятый. Объект едет в центр города.
– Переведите радиосигнал на дисплей. И пусть Четвертый поработает с вашей сменой. Потом отгуляет.
– Все понял, Первый!
Было начало шестого. В кабинете Мирова, попивая крепкий чай у журнального столика, придвинутого к глухой стене, сидели двое: хозяин кабинета и Арчил Табадзе. Внешне оба были совершенно спокойны, и это означало лишь одно – их крайнее напряжение.
– Через четверть часа подойдет машина, – сказал Арчил, потягивая из стакана чай. – В Шереметьево-2 опаздывать нельзя. Подведем итоги. Сначала, Вениамин Георгиевич, первоочередное, что надо сделать завтра без меня. Архив. Черт! Какая обида! Подписать все бумажки, получить допуск – и не найти рядового архивиста, владеющего шифрами шкафов, в которых находится то, что нам нужно. Надо же! Отправился с приятелем в двухдневный поход на надувной лодке по Малой Истре!
– Осуждать его не за что, – вздохнул Миров – Люди умеют отдыхать. Не нам чета.
– Да! – Табадзе поднялся из кресла и принял свою излюбленную позу: облокотился на его спинку и слегка покачивался. – В третьей папке с разрозненными материалами о «Братине» я обнаружил прелюбопытнейший документ. И снял с него ксерокс. Сейчас! – Он опять сел в кресло и раскрыл свой кейс: – Прошу!
На выцветшем листе обычной писчей бумаги черными чернилами, тоже поблекшими, было написано с буквой «ять»:
«Я, граф Алексей Григорьевич Оболин, удостоверяю, что через четверть века после моей кончины блюдо из сервиза „Золотая братина“, находящееся у меня, будет передано Музею народного искусства в Москве моими потомками, о чем будет сделана соответствующая запись в моем завещании.
Граф А. Г. Оболин Москва, 8.08.1957 г.».
Стояла круглая печать: три льва – один лежит, и в пасти у него голубь, два по бокам от него сидят в разных позах. И славянской вязью: «Оболины».
– Это тот самый документ, – пояснил Арчил Табадзе, – о котором забыл наш директор музея. Вернее, он не обратил внимания на простой почтовый пакет без штемпелей, в котором был этот рукописный текст. Ведь в этой папке действительно много случайных, третьестепенных документов, писем, справок…
– И что из этого следует? – спросил Миров.
– Только одно: если бы о том, что эта записка графа Оболина не присовокуплена к основным документам «Золотой братины», а затерялась среди второстепенных в третьей архивной папке, знали те, кто готовил похищение сервиза, это могло бы произойти гораздо раньше, может быть, на десятилетие раньше, а то и на пятнадцать лет.
– Понимаю… – Вениамин Георгиевич помолчал. – Если твоя версия верна.
