– Вы могли это с Собакиным снимать на пленку…
– Ну и фантазия у тебя, подруга…
– Никакая я тебе не подруга! – сорвалась на крик Лена, и тотчас в палату ворвалась испуганная медсестра.
– Что у вас здесь происходит?
– Ничего, это нервы… – Лена с трудом повернула голову. – У меня нет аппетита, и моя подруга пытается скормить мне эти салаты… А я ненавижу кальмары, просто ненавижу, меня от них тошнит!
Медсестра, понимающе кивнув головой, ушла.
– Лена, ты мне только скажи: Оля, исчезни. И больше ты меня не увидишь. Я прямо сейчас могу вернуть тебе ключи. Хочешь, я передам Бессонову записку от тебя…
– Извини. Я не знаю, что говорю. Я просто с ума схожу. Я НЕ ПОНИМАЮ, ЗА ЧТО МЕНЯ ТАК ИЗУВЕЧИЛИ.
У Ольги в сумке запел телефон. Она достала его и включила.
– Да… Я узнала вас, Дмитрий… Нет, я не у Лены. Говорю же, я не знаю, где она. Сама извелась… Хорошо, как только позвонит, обязательно сообщу вам, обещаю. Представляю, как ей сейчас тяжело одной…
Лена плакала. Слушала и плакала. Больше всего ей хотелось сейчас схватить трубку и крикнуть Дмитрию, как же ей плохо, как все болит и какая она глупая, что сразу не обратилась к нему.
Оля, прикрыв ладонью трубку, прошептала:
– Лена, он сказал мне только что, что все знает про Константинова, про деньги, он вернул ему сорок тысяч… Может, поговоришь с ним? Тебе не жалко его?
Но Лена замотала головой. Кругом виновата, кругом, что же она наделала?
– Что? – воскликнула Оля, глаза ее стали большими, в них застыл ужас. – Не может быть… Дмитрий, что вы такое говорите… Вы будете сегодня у Лены? Там встретимся, и вы расскажете мне все в подробностях… Хорошо, до встречи, я еду…
Она отключила телефон. Глаза ее по-прежнему были расширены.
– Еще одну девушку порезали. Татьяну какую-то, знакомую Константинова…
– Иранова… У него была любовница, Таня Иранова, когда-то давно работала у нас. Очень красивая девушка. Что с ней стало? – Лена даже попыталась подняться. Боль на какое-то мгновение отпустила ее, словно для того, чтобы дать ей возможность понять услышанное.
– Что-то с лицом, порезали щеки и зашили, кажется…
– А про книгу ничего не сказал?
– Ты же слышала, мы договорились с ним, что встретимся у тебя дома, он мне все-все расскажет… А ты точно решила, что не хочешь его видеть?
– Это раньше нужно было сделать, а теперь уже поздно, все поздно… Я совершаю одну ошибку за другой, ведь я теперь должна ему деньги. О каких теперь чувствах может идти речь?
– Скажи, а почему ты решила, что после того, что сделали с твоим лицом, между вами уже ничего не может быть?
– Он эстет, Оля. Я тебе и раньше говорила об этом, если помнишь… И как бы он ни любил девушку, он не сможет жениться на уродине…
– Значит, у вас так далеко все зашло?
– Оля, зачем спрашивать, когда ты и так все знала…
Лена подумала о том, как слаб человек, особенно влюбленная женщина, как уязвима и нервна, когда речь идет о чувствах. Сколько раз она, слушая рассказы Оли о ее любви к Собакину, невольно сравнивала их отношения со своими чувствами к Дмитрию. Зачем? Чтобы лишний раз убедить себя в том, что у Оли с Собакиным обыкновенная интрижка, на фоне которой ее отношения с Бессоновым – настоящий, серьезный роман. Это было непорядочно. Хорошо, что несчастная девушка не догадывалась об этих тайных мыслях. А что бы Оля сделала, узнай, что она в последние дни стала просто необходима Лене, чтобы ее уверенность в любви Дмитрия подпитывалась нелюбовью Собакина к Оле? Дмитрий звонил Лене, приходил к ней, приносил цветы и подарки, дожидался ее, когда она соберется, чтобы отправиться с ним в ресторан или в кино, на концерт или к нему домой, а Оля все видела, видела и страдала, глядя на них, а потом, после их отъезда, – смотрела в свой старый театральный бинокль, в котором заключалась вся ее несчастная, без будущего, женская жизнь. Лене бы отказать ей, объяснить, что еще день-другой, и хватит, что пора и честь знать. Но она же не говорила, хотя Оля сама спрашивала: может, ей пора съехать? Думала ли она о том, как относится к ее присутствию в доме Дмитрий? Думала, но самую малость. Все равно Оля съехала бы, может, через недельку-другую… Собакин не такой человек, чтобы питать надеждой так долго. Больше того, как всякий лживый и непорядочный мужчина, он постарается как можно резче, больнее расстаться с женщиной, которая начинает доставлять ему беспокойство и становится слишком навязчивой. Поэтому этот роман должен был вот-вот развалиться, и Оля бы вернулась к себе домой, зализывать раны. Она же в самом начале обманула Лену, сказав, что Собакин якобы уже бросил ее, в то время как их роман еще продолжался… Не так, по мнению Лены, ведет себя женщина, которую бросили. Оля должна была ходить с опухшим от слез лицом, а она лишь один раз рыдала, как раз в тот день, когда и пришла к Лене снять комнату. Остальные же дни она ходила, сияя, даже и не пытаясь скрыть этого своего состояния.
Но как же все закручено-заверчено в этом мире, разве мог кто предположить, что именно Оля и станет для нее в трудное время самым близким человеком, связной между Леной и ее любовью? А как сладко стало на душе, когда она узнала, что Дмитрий расплатился за нее с Константиновым, как хорошо, спокойно… Во всяком случае, ей не придется теперь прятаться от милиции. А что касается этого молодого следователя Свиридова, то даже если кто из персонала клиники и проговорится о том, что она здесь, так что ж? Она не совершала никакого преступления. Больше того, она – жертва. А теперь появилась и другая жертва.
Татьяна Иранова. Неужели все дело в Константинове? Но тогда тот, кто взял в руки ножницы, крепко ошибся в отношении Лены. Татьяна была его любовницей, да и сейчас время от времени они встречались, Константинов особенно-то и не скрывал этого, разве что от Аллочки. Но Лена-то тут при чем? Ошиблись. Ничего себе ошиблись. Внутри ее уже зародилась и теперь жила, собирая силы, ненависть к тому, кто так круто изменил ее жизнь, кто задумал сделать из нее увечную. Женщина. Ревнивая женщина, кто же еще? Аллочка? Слишком уж явная любовница, всегда у всех на виду, да и подозревать ее будут одну из первых… Разве что она купит себе алиби. Но стоит ли Константинов такой жертвы? Ведь если докажут, что и Лена с ее разрезанным ртом, и Татьяна с разрезанными и зашитыми щеками – дело рук Аллочки, то она сядет в тюрьму! Может, она просто сошла с ума, а никто не заметил? Нет, это не она, это не может быть она… Жена. Бывшая жена. Тамара, новая фамилия Фруман. Но она давно вышла замуж, и теперешний ее муж воспитывает двух детей Константинова. Лена вспомнила эту женщину и попыталась представить себе ее в роли палача или мстительницы. Полноватая, приятной внешности брюнетка с пухлыми красными губами, ярко-синими глазами, улыбчивая, даже веселая. Такая либо умеет хорошо скрывать свои чувства, или же на самом деле совершенно безобидное существо, тем более что уж больно скоро она вышла замуж, что уже само по себе навело всех, кто был знаком с четой Константиновых, на определенные мысли. Зная блудливый характер своего супруга, она могла заранее позаботиться о своем будущем и сделала, по слухам, совсем неплохую партию – ее муж был крупным московским чиновником и в душе очень семейным человеком. Его прежняя жена, говорят, изменила ему с его же шофером, обычная история.
