— Отец приор! — заорал он. — Новости!
Морден нахмурился.
— Я уже просил раньше тебя не входить таким образом, Большой Томас. Предполагается, что ты должен войти спокойно и прошептать мне свое сообщение на ухо, чтобы услышал его только я. Нельзя кричать во все горло. Ты теперь монах, и дни, когда ты был учителем и должен был разговаривать громко, прошли.
— Большой Томас? — удивился Бартоломью. — Этот человек не так уж велик.
— Он выше ростом, чем наш гость из Пэкса. — Морден понизил голос. — Это вежливее, чем говорить Красивый Томас и Уродливый Томас, как тут же начали называть их братья.
— Новости из общежития святого Бернарда! — продолжал орать Большой Томас. — Там человек задохнулся сажей!
Поскольку общежитие святого Бернарда являлось университетской собственностью, смерть в его стенах подпадала под юрисдикцию старшего проктора. Вытирая засаленные губы льняной салфеткой, Майкл покинул доминиканцев и поспешил на Хай-стрит. Бартоломью шел рядом, гадая, какое мрачное зрелище предстанет его взору на этот раз. Майкл часто пользовался его помощью, когда расследовал смертельные случаи, и высоко ценил его проницательность, когда обследовал труп. Однако Бартоломью не получал от этих занятий никакого удовольствия, предпочитая живых пациентов мертвым.
— Странные люди эти доминиканцы, — рассуждал монах. — Я пытался увлечь их своими колкими комментариями, имеющими отношение к святости — или наоборот — реликвий крови, и все, на что они оказались способны, это указать, что некоторые из моих мыслей принадлежат францисканцам. А вот Томас из Пэкса показался мне на голову выше их всех.
Бартоломью согласился.
— Судя по его выражению, он следил за твоими доводами, и скорость его реакции, когда рыбная голова полетела в его сторону, тоже впечатляет. Подозреваю, что он не просто изучает ангелов, что бы он нам ни пытался доказать.
— Возможно, он здесь, чтобы шпионить за своими товарищами во время полемики о Святой Крови, — предположи Майкл. — В местах вроде Испании она сейчас очень жаркая, и отовсюду летят обвинения в ереси. В конце концов, он точно знал про францисканца из Оксфорда и о том, что тот изучает.
Бартоломью задумался.
— Кто-то показывал мне позавчера этого оксфордского монаха, Уитни. Он здесь с компаньоном, тоже из Грэй-Холла.
— Тогда почему выделяют одного Уитни?
— Потому что в этот момент он очень громко скандалил при большом скоплении публики, около Бэнг-Холла. Все на него смотрели, и советник Тинкелл, который требовал от меня снадобья от несварения желудка, сказал, кто это такой. Он сказал, что для нас большая честь принимать его в Кембридже, хотя язык Уитни во время этого скандала мало походил на научный.
— А с кем он ссорился? — тут же вскинулся Майкл, раздраженный тем, что ему не сообщили такие важные сведения. Он был старшим проктором, и ему следовало первым узнавать о выдающихся профессорах, прибывающих в город.
— С Большим Томасом, хотя пара очень странная — знаменитый теолог и бывший кровельщик. Томас и Уитни орали друг на друга, как торговцы рыбой, и спутник Томаса не мог его остановить. Томас, похоже, вообще постоянно кричит на людей: обращаясь к Мордену, он тоже орал.
— Драки в общественных местах противоречат университетским правилам, — сердито сказал Майкл. — Ты должен был раньше упомянуть об этом.
— Они ссорились, а не дрались — о том, как кроют крыши, ты поверишь? Потом появился Маленький Томас и сумел их успокоить. Столкновение закончилось достаточно мирно.
Они дошли до общежития святого Бернарда, стоявшего напротив недавно основанного колледжа Бенета на Хай-стрит. Оно представляло собой три здания, соединенные в одно, с большим залом и двумя комнатами для преподавателей на первом этаже и несколькими меньшими по размеру комнатами выше. В них размещались приезжие ученые.
Дверь открыл слуга и провел Майкла и Бартоломью в меньшую из двух комнат первого этажа. В ней пахло дровяным дымком и маслом, которым пользовались для полировки столов и скамей. В дальнем конце комнаты, у камина, стояли трое мужчин. Бартоломью подошел и мгновенно ощутил между ними напряжение. Один, высокий, с аккуратно подстриженными седыми волосами, в рясе францисканца, стоял несколько в стороне. Он держался чопорно и откровенно кипел от ярости. Это был спутник Уитни, человек, не сумевший успокоить своего коллегу во время перебранки с громкоголосым кровельщиком.
Двое других были кармелит и его ученик. Кармелит был старым и хрупким, и Бартоломью подумал, что никогда не видел более зачаровывающих глаз. У дородного молодого послушника с густыми желтыми волосами было лицо, не предназначенное для приличествующей клирику торжественности.
В комнате находился и четвертый человек, которого Бартоломью заметил не сразу, и выглядел он так, словно пытался влезть в трубу. Головы и плеч его видно не было, а тело, одетое в рясу францисканцев, и ноги распластались по полу. Это и был Уитни. Доктор подошел поближе и увидел сажу, обрушившуюся вниз и засыпавшую прекрасный деревянный пол толстым черным слоем. Ужаснувшись, он поспешил вперед и вцепился в раскинутые ноги, вытаскивая тело из камина. Во все стороны полетела пыль, заставив троих наблюдателей и Майкла отскочить, чтобы не оказаться покрытыми грязью. Оксфордский ученый разъярился еще сильнее.
— Осторожнее! — вскричал он, отряхиваясь. — Можно бы вытащить его и поаккуратнее, чтобы не перепачкать всех нас!
— Он, может быть, еще жив, — возразил Бартоломью, хотя уже понял, что опоздал со спасением Уитни из удушающих объятий камина. Открытые глаза были покрыты золой, забившей также его нос и рот. Хотя лицо Уитни почернело от сажи, Бартоломью отметил неестественную синеву. Заметил он также кровь на затылке, куда рухнуло что-то тяжелее сажи.
— Он не мог остаться в живых, — произнес послушник. — Нет — после того, что сделал он.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Майкл. — И кто ты, собственно говоря?
— Я Урбан, — ответил юнец и показал на своего пожилого спутника. — А это отец Эндрю, мой наставник. Мы прибыли сюда из Девоншира.
— Говори, когда тебя спросят, — резко бросил Эндрю. Болезненная гримаса послушника показала, что он привык к подобным замечаниям, но еще не научился сносить их учтиво. — Не твое дело заниматься представлением.
— Меня зовут Джон Сетон, я магистр из Грэй-Холла в Оксфорде, — сказал францисканец голосом, точно указывавшим, что он считает себя куда выше, чем простые кармелиты, и показал на тело. — А это мой коллега, Питер Уитни. Его убили. — Холодный взгляд в сторону Эндрю ясно дал понять, кого он считает главным подозреваемым.
— А я старший проктор университета, — холодно представился Майкл. — Именно мы с доктором Бартоломью будем устанавливать причину смерти. — Он повернулся к Бартоломью. — Его убили? Я вижу рану на затылке.
— Это произошло, когда вот этот камень упал ему на голову, — ответил Бартоломью, поднимая преступный кусок кладки и показывая его монаху. Он продемонстрировал, как точно подходит прямоугольный край к рваной ране на голове мертвеца, хотя ни Майкл, ни остальная троица не обратили особого внимания на вызывающее ужас объяснение.
