— Он предостерегал меня не давать студентам чрезмерной свободы. Вам он дал слишком много, и это обернулось против него.
Томас повесил голову.
— Мы разошлись: я начал больше читать, а ему это не понравилось. Мы расстались, и я не думал, что когда-нибудь снова увижу его. Я знал, что он вернулся в Англию, в свой любимый Девоншир, но это и все. Увидеть его здесь, так далеко от дома, оказалось для меня потрясением. Но я любил его и отнес бы реликвию в Норвич, неважно, какой ценой.
— Так он не дал ее вам? — нажимал Майкл. — Если бы отдал, я бы понял. Он бы скорее послал на смерть вас, предателя, чем юношу, к которому привязался.
Томас вздрогнул.
— Лучше бы я открылся ему, а он бы попросил меня взять реликвию. Но я не сделал этого.
— У вас слишком много секретов, — мрачно заявил Майкл. — Есть ли что-нибудь еще, о чем мне следует знать? Если так, лучше расскажите сразу. Если я узнаю из других источников, мне придется арестовать вас и предъявить обвинение в убийстве.
— В убийстве кого? — встрепенулся Томас. — Не Эндрю, потому что вы только что заключили, что его смерть была самоубийством. И не Уитни, потому что, когда умер он, я был с вами.
— Я сам сделаю выводы о смерти Эндрю и не позволю вашему — или Мэтта — толкованию «фактов» сбить меня с толка. Итак, я снова спрашиваю вас есть ли еще что-нибудь, о чем мне следует знать?
— Нет, — ответил Томас. — Не обо мне. — Он взглянул на Урбана. Тот злобно смотрел на Томаса с таким видом, словно мечтал причинить доминиканцу как можно больше вреда.
— Смерть Эндрю — ваша вина, — гневно заявил Урбан. — Он увидел вас, потому и решил принять раннюю кончину. Если бы вы не появились, ничего подобного и не случилось бы.
— Это несправедливо, — мягко заметил Бартоломью. — Кроме того, ты должен взять на себя больше ответственности за случившееся, потому что и ты лгал.
— Что вы хотите сказать? — вскричал Урбан.
— Я хочу сказать, что ты не кармелит. Недавно я лечил от лихорадки Уильяма де Линкольна, приора кармелитов. Он хорошо знает учреждения своего ордена и поведал мне, что в Эксетере нет монастыря кармелитов — а Эндрю занимал в монастыре совершенно особое положение, потому что считал, что укрепленная позиция монастыря обеспечивает сохранность реликвии. По сути, Линкольн сказал, что в Эксетере существует только два монастыря, соответствующих описанию Эндрю — доминиканский и францисканский. И я сильно подозреваю, что ты из одного из них.
Урбан зарыдал.
— Я знал, что это раньше или позже откроется. Я знал, что один из нас совершит ошибку, и все выяснится, особенно в таком месте, как это, где слишком много странствующих нищих монахов.
— Твой настоящий орден — доминиканцы — не одобряет реликвий крови, — продолжал Бартоломью. — Твоего приора в Эксетере — человека, которого ты называешь Джоном де Бурго, хотя мне говорили, что не существует высокопоставленного кармелита с таким именем — избрали недавно, и вы боялись, что он уничтожит реликвию, причем будет действовать слишком самоуверенно, как часто поступают только что избранные на высокий пост люди в попытке оставить свой след в истории.
Урбан с несчастным видом кивнул.
— Нет смысла отрицать это теперь, и моя роль в этом деле закончилась. Эндрю и я действительно доминиканцы, но он не соглашался с позицией нашего ордена в вопросах Святой Крови. Он не хотел, чтобы реликвию уничтожили на волне религиозного фанатизма, поэтому он и сделал то, что сделал.
— Очень благородно, — сухо заметил Майкл.
— Люди постоянно лгут мне, — сказал Майкл, когда они с Бартоломью шли прочь от церкви святого Ботольфа. — Но не думаю, что мне приходилось сталкиваться с таким количеством неправды за такой короткий период, как в этом деле.
— В основном это не ложь, а недоговорки. Томас «забыл» упомянуть о своих отношениях с Эндрю — как и сам Эндрю; Урбан и Эндрю никому не сказали, что спасают реликвию от собственного ордена. Боюсь, что и сам я лгал.
Майкл рассмеялся.
— Ты? Не думаю. Ты худший притворщик из всех, мне известных, и я бы раскусил тебя за мгновенье.
— К счастью, на этот раз не сумел. Я лгал насчет Эндрю. Не думаю, что он прыгнул в воду добровольно — по двум причинам. Во-первых, его зрачки очень сильно сократились, а это зачастую означает, что проглочено какое-то лекарство или яд; а во-вторых, не так легко держать голову под водой в надежде утонуть — слишком силен инстинкт, он заставит поднять ее.
Майкл уставился на него.
— Ты уверен?
— Не совсем — моя наука весьма неточная, — но в сумке Эндрю я нашел крохотный розовый пузырек, когда обыскивал тело. Без пробки и полный воды, так что я не смогу сказать тебе, что в нем было сначала. Однако я подозреваю, не дал ли ему кто-нибудь выпить снадобье — возможно, чтобы успокоить во время передачи реликвии; и это лишило его возможности двигаться или вызвало вялость. Тогда понятно, почему он не поднял голову, чтобы вдохнуть.
— И ты не сказал этого при Томасе и Урбане, потому что…
— Потому что это мог быть один из них.
— Интересно. Ты всегда лучше относился к Томасу, чем я, а теперь сомневаешься, стоит ли делиться с ним сведениями. Почему?
— Потому что я и раньше подозревал некоторую связь между ним и Эндрю, но не знал, что это означает. Они расстались плохо. Тебе не кажется, что он мог увидеть своего прежнего наставника и решить, что можно отомстить за какую-то старую обиду?
Майкл кивнул, довольный, что друг в конце концов пришел к его же выводам.
— Но вполне возможно, что Урбан захотел отомстить за недавнюю обиду. Он пришел в бешенство, потому что Эндрю отдал реликвию кому-то другому. Обидевшись, он мог скормить ему яд, а потом столкнуть в воду. В конце концов, они были одни. Но теперь мне приходится расследовать два убийства.
— Эндрю и Уитни. Я вот думаю — убиты ли они одной рукой? Но кто бы он ни был, преступник умен. Обе смерти можно легко принять за несчастные случаи.
— Только не нам с тобой, — благодушно заметил Майкл. — Мы тоже умны. Давай подумаем об Уитни. Ты сказал, он мог быть случайной жертвой. Может быть, целью был Эндрю, потому что украл из ордена реликвию крови, а голова Уитни оказалась не в том месте не в то время.
— Совсем не в том, — согласился Бартоломью. — Возможно, реликвия сейчас у преступника. Однако я сомневаюсь, что мы когда-нибудь узнаем, кто он, потому что, если у него есть хоть капля здравого смысла, он уже давно исчез вместе с реликвией.
— Куда? В Норвич? Или в какой-нибудь орден францисканцев, где ему хорошенько за нее заплатят?
— Если верить Эндрю, он умрет, если расстанется с ней, да только я в такую чепуху не верю.
— Хотел бы я, чтобы Урбан сказал нам, кому Эндрю доверил реликвию, — протянул Майкл. — Можно ли быть уверенными, что это не Томас, бывший студент и человек, которого Эндрю когда-то любил? Урбан — парень надежный и верный, но у него нет твердости Томаса. Урбан — это уже вторая возможность.
