— Обижаете вы меня, сударик мой! Я вас жалею, а вы меня обижаете! — с тем Терентий быстро вымелся прочь, оставив Маликульмулька в раздумьях о природе жалости.
Глава восьмая
Мартышка
Утром начальник генерал-губернаторской канцелярии, изучив и подготовив почту для его сиятельства, послал курьера в Цитадель с вопросом: что, приехал уже господин Дивов? Цитадель — совсем рядом, выйти из Северных ворот замка, пройти вдоль края замковой площади, мимо гауптвахты, пересечь мостик, и ты уж в Цитадели. До Петропавловского собора — шестьсот десять шагов, проверено неоднократно.
А имущества у Дивовых сейчас мало, все уместится на одной телеге.
Он трудился, читал письма, раскладывал их по стопкам; на одни могли ответить канцеляристы самостоятельно, другие требовали проверки, иные можно было понять, только зная многолетнюю историю переписки, и Маликульмульк отдавал их ветеранам канцелярии. Особая стопка предназначалась для копиистов.
Один пакет из столицы действительно имел серьезное значение: эти бумаги касались прав города на владение большими и доходными имениями Икскюль и Кирхгольм. Их в магистрате ждали с нетерпением: рижская делегация, ездившая в Москву на коронацию государя Александра Павловича, просила об утверждении городских прав на эту недвижимость, и вот оно состоялось, причем без ограничений, но с условием: чтоб не было противоречий с общими для всех российскими законами.
Пришел курьер и доложил: нет, Дивовы в своих апартаментах не появлялись. Маликульмульк вслух выразил неудовольствие, а про себя усмехнулся — видать, Анна Дмитриевна все-таки выпила тайком крепкой наливочки и теперь лежит, словно бы в жару.
Потом вызвал к себе князь.
— Подготовь-ка ты мне, братец, всю переписку по поводу казарм, — сказал он, когда Маликульмульк затворил за собой дверь. — И они, сукины дети, еще будут мне врать!.. И письмо — что жду господ ратсманов завтра у себя в кабинете. Подготовь, я подпишу, сразу отправим. Коли они такие нищие, как врут, что ж на паперти не сидят? Починят казармы, как миленькие!
— Будет сделано, ваше сиятельство, — тут Маликульмульк даже улыбнулся, представив себе, как разнесет ратсманов князь Голицын.
Это будет знатная головомойка! Правы они или виноваты — иное дело. Рижский магистрат умудряется так запутать любой вопрос, что концов не сыскать, а чуть их упрекни — несут в свое оправдание сущую ахинею. Они-де не отстают от веяний времени, они-де заводят у себя порядки, приличествующие не минувшему, а нынешнему, девятнадцатому от Рождества Христова веку. Вот ранее было древнее низкопоклонничество, а теперь эльтерманы уже сидят в присутствии ратсманов на общественных собраниях, это ли не достижение? А похороны?! При погребении старшин так же звонят в колокола, как при погребении ратсманов и даже дворян!
Вспомнив эти аргументы, Маликульмульк пожалел, что не был знаком с рижскими нравами, когда сочинялась «Почта духов». То-то была бы злобная сатира в письме, скажем, сильфа Световида, пролетающего над сим портовым городом и присевшего отдохнуть на петухе-флюгере одной из здешних кирх. И придумывать ничего не надо — только записать за ратсманами их речи. Злобная и… безобидная. Кто бы в столице принял ее на свой счет? А вот шуточки о престарелой кокетке, которая платит любовникам за ласки, тут же дошли до известных ушей… надо ж было уродиться таким дураком, чтобы затрагивать царственную особу и полагать, будто все придут в восторг от остроумия автора!..
Хорошо, хоть теперь поумнел…
Выслушав указания князя (главное из них — не опаздывать к обеду), Маликульмульк поклонился и вышел.
До обеда он успел подняться в башню, забрать горшок с одеялом и снести их вниз; через Северный двор он мог почти незаметно перебежать с этой поклажей к конюшне и отыскать Терентия. Тот следил, как чистят лошадей — ее сиятельство опять собрались на прогулку с младшими мальчиками и их гувернером-французом. Француз, кстати, оказался не бывший лакей, едва освоивший азбуку, а настоящий аббат, знающий и латынь, и даже итальянский язык. А приходящих учителей по точным наукам удалось найти среди пожилых гарнизонных офицеров.
— Вот твой горшок, — сказал Маликульмульк.
Терентий метнул взор вправо, влево, схватил посудину вместе с одеялом и стремительно с ней умчался. Тогда стало ясно — он поволок это добро на кухне и очень не хочет объясняться с поварами. Маликульмульк усмехнулся: надо же, до чего может докатиться благотворительность…
После обеда он вернулся в канцелярию, но там уж было скучно: скрипели перьями копиисты, а чиновники делали вид, будто ужас как заняты, и горбились над столами, а сами втихомолку перешептывались почти беззвучно; этим умением новоявленный начальник тоже еще не владел.
Маликульмульк устроился поудобнее в кресле — кресло было отменное, широкое, мягкое, выбранное самолично его сиятельством, — и унесся мечтами на Родниковую улицу.
В доме с голубыми ставнями, просидев за картами всю ночь и с рассветом разойдясь по своим комнатам, сейчас, должно быть, уже проснулись… пахнет кофеем… мопсовидная графиня в чепчике с розовыми лентами выставляет из-под одеяла узкую ножку, при этом дама смахивает на тонкую и грациозную борзую, красиво располагающую в пространстве свои длинные стройные лапы… эх, как же ей не повезло с личиком…
А в гостиной пол усыпан картами, ковра и половиц не разглядеть. Для всякой игры распечатывали новую колоду, ведь они не нищие, чтобы захватанные и засаленные карты в руки брать…
В дверь заглянул служитель.
— Вашей милости письмо, парнишка принес, — сказал он начальнику канцелярии.
Письмецо было от Гринделя. Сообщалось, что госпожа де Витте от лекарств, изготовленных в аптеке Слона, выздоровела до такой степени, что прямо сегодня может собрать у себя дома узкий круг друзей. Господин Гриндель получил благосклонное позволение привести своего друга, господина Крылова. Почтительная просьба взять с собой скрипку…
Эту новость следовало поскорее сообщить Варваре Васильевне. А она уж присмотрит, чтобы подопечный отправился в гости, как подобает чиновнику высокого ранга, в опрятной одежде и хорошо причесанный. Иначе, позор всему голицынскому семейству, выпускающему из замка на люди лохматого неряху.
Имея такую уважительную причину покинуть канцелярию, как разговор с княгиней, Маликульмульк прихватил конверт со срезанными печатями и устремился на поиски своей покровительницы. Она с детьми еще не вернулась с прогулки. Приживалки сидели каждая в своем уголке. А вот няня Кузьминишна, едва услышав голос своего любимчика, вышла навстречу и увлекла его за собой в дальний угол коридора.
— Ты, батюшка мой, помолчи-ка, а я говорить буду, — шепотом приказала она. — Машеньки нигде нет. Я к ней в комнату заходила — пусто. В гостиной у клавикордов — пусто. Все обошла — нету… Я уж молчу, чтобы куры эти не всполошились и не закудахтали. А ты, может, знаешь, куда она пошла? А? Не к тебе ли в башню?
Однажды Тараторка действительно забралась туда, и не одна, а с младшими Голицыными. Им хотелось залезть на самый верх и оттуда поглядеть на Ригу. Но дверца, ведущая на площадку, приспособленную под обсерваторию (телескоп был, да сломался, и его унесли), оказалась заперта. Про эту вылазку добрые люди донесли княгине, и Тараторке досталось на орехи.
