И вот он шел к воротам, думая о завтраке, который еще не скоро, так что умнее всего будет не ждать, пока их сиятельства сядут за стол, а пробраться на поварню, там уже наверняка варят кашу для людей. От поварни мысль его перескочила на голицынскую дворню, оттуда — на странности кучера Терентия, на экипаж с мертвым телом, на Маврушку, склонявшую свою хозяйку Анну Дмитриевну поступить в услужение к графине де Гаше.
Маликульмульк вспомнил ловкую ручку, что выхватила флакон с ядом прямо из-под носа у своих бывших компаньонов, и усмехнулся. Разумеется, он не был потерян — такие вещи случайно под чужую кровать не закатываются. Горничную Мариэтту просто перекупили, и нетрудно догадаться, чья это работа. Эмилия фон Ливен, кто ж еще…
До появления графини (похоже, она и впрямь появилась в «Иерусалиме» вскоре после того, как покойный император выставил из Митавы законного наследника французского трона), Эмилия царила в игроцкой компании. Иоганн Мей ее благосклонности вряд ли добивался, но вел себя с ней галантно. Красавчика Андре она, возможно, пыталась приручить, да не вышло. И в итоге дама поступила благоразумно — вступила в союз с Леонардом Теофрастом фон Димшицом (он же — фон Дишлер). И вдруг, как гром с небес, какая-то непонятная француженка, более языкастая и, как ни забавно, более соблазнительная — невзирая на седину. Как могла пережить это мопсовидная дама, которая лет на пять помоложе и ни единого седого волоска пока не имеет? Может быть, если бы Мартышка носила накладные букли, Эмилии было бы легче с ней примириться. Но француженка всем видом говорила: да я и седая, и морщинистая, и длинноносая буду нравиться мужчинам больше, чем ты!
И все же любопытно, был ли в этом флаконе яд…
Любопытно и другое — куда убежала Мартышка. Жить на два дома, имея пристанище в крепости у фрау де Витте и в предместье на Родниковой улице, уже достаточно хлопотно. А держать еще и третье жилище на всякий случай — это для Маликульмулька было чересчур сложно.
Следующее, что его занимало, — как Мартышка помирилась с кавалером Андреасом, который, скорее всего, родился не в почтенном семействе фон Гомбергов, а где-нибудь в российской столице, от связи знатного человека с продажной красавицей, может, с театральной девкой. Образование мальчику дали светское, обучили языкам, и обучили очень хорошо, а дальше сказали: выкарабкивайся сам, как умеешь. Ну, он и нашел способ. Скорее всего, оба родителя были красивы — в лице порода видна.
Женщина всегда сумеет обвести мужчину вокруг пальца — вон, об этом и в «Почте духов» написано. Написано со знанием теории… но как она это проделала на практике? Сумела убедить его, что злодеи подсыпали во флакон отраву? Но ведь этот молодой мошенник явно знает кое-что о ее подвигах — и как вышло, что он ей поверил? Если бы не догнал, то вернулся бы, ругаясь и грозясь изничтожить эту чертовку. Коли не вернулся — значит, они как-то поладили…
Массивные, окованные железом ворота, над которыми был вмурован в каменную стену вала огромный рижский герб, отворились, и, стоя на контрэскарпе широкого рва, Маликульмульк наблюдал, как по мосту, ведущему через равелин, в крепость неторопливо втягивается целый караван телег. Проскакивали и люди — прямо под конскими мордами. Нужно было подождать, чтобы войти спокойно, без риска, что какой-нибудь торопыга столкнет с моста в грязный ров.
Этот ров и эти укрепления сильно возмутили князя Голицына, когда он впервые их объехал. Торговый город не мог себе позволить так бездарно использовать местность — эспланада, окружавшая крепость, была шириной чуть не в треть версты, а по рву — хоть на фрегате плавай. И для чего, спрашивается, снесли деревянные домишки, подобравшиеся, как казалось военным инженерам, слишком близко к укреплениям? Какой враг нападет на Ригу со стороны Москвы и Санкт-Петербурга? Если считать крепость и предместья единым городом, то где еще сыщется город, в котором посередке — огромные сады и огороды?
Но поскольку в столице желали видеть Ригу окруженной валом в пять сажен высотой, князь задумался: а нет ли смысла выстроить ближе к устью Новую Ригу, где улицы были бы прямы и просторны, а порт оборудован не хуже Кронштадтского? Он стал узнавать, и оказалось, что это придумал еще покойный Петр Великий, более того — присылал людей, которые изучили бы местность и составили прожект. Был он составлен или нет, осталось неизвестным.
Оказавшись в крепости, Маликульмульк пошел к замку. Войти удобнее всего было через Северный двор. Караульные знали его и впустили без возражений.
На поварне его снабдили ватрушками, и он полез наверх, желая переменить сорочку и почитать немного — не ложиться же спать, когда через два часа настоящий завтрак.
Дверь в его комнату была открыта, и он не удивился. Опять, наверное, побывал истопник, эта печка — просто ненасытная утроба, дров на нее не напасешься. В комнате действительно было тепло, и философ радостно начал раздеваться, но кинул редингот на кресло, жилет — на кровать, и окаменел с разинутым ртом.
На кровати кто-то спал, с головой упрятавшись под одеяло.
Первая мысль была — Мартышка!..
И нужды нет, что попасть в резиденцию генерал-губернатора не так-то просто, что посторонняя дама, да еще прибежавшая ночью, в лучшем случае будет ждать до утра возле будок, в которых стоят караульные солдаты, а в худшем — ее арестуют как лицо подозрительное. Мартышка — и все тут… только она…
Что-то шлепнулось на пол, что — неизвестно. Маликульмульк схватил редингот, стал вдевать руки в рукава. Пройма никак не давалась впопыхах, он завертелся, опрокинул стул. Одеяло зашевелилось, появилось заспанное личико.
— О Господи! — воскликнул Маликульмульк. — Ты как сюда попала?!
— Ждала вас, Иван Андреич, — ответила Тараторка и зевнула. — А вас все нет и нет. Но надо же нам наконец поговорить!
— И это, по-твоему, самое подходящее место для разговоров?
— А где еще? — не осознавая пикантности вопроса, спросила Тараторка. — Я знала, что вы ушли. Думала, вернетесь поздно. А с утра опять уйдете в канцелярию. И никак не поговорить! А очень нужно, право, нужно! Вы тогда рассердились, а я ведь не просто так бегала на Родниковую!
— Маша, — грозно сказал Маликульмульк. — Вылезай из постели, я отвернусь. И больше никогда так не делай. Правду люди говорят: росла среди мальчишек и все ухватки у тебя мальчишеские. А ты — девица!
— Для чего же отворачиваться, Иван Андреич? Я же, не раздеваясь, легла!
Из щели меж одеялом и простыней показалась по-девичьи худенькая ножка — до самого колена. Белый чулок сполз к щиколотке. Вынырнула и вторая. Тараторка выбралась из-под тяжелого толстого одеяла и опять зевнула. Затем принюхалась.
— Иван Андреич, ватрушками пахнет!
Тут только Маликульмульк обнаружил, что в панике выронил принесенный с поварни узелок, концы узелка разошлись, ватрушки разломились. Шустрая Тараторка, одернув на себе платье, соскочила с постели, опустилась на корточки, собрала обломки и выложила на стол — хорошо хоть, бумаги в сторону отодвинула.
