К счастью, Маликульмульк вспомнил о цели своего визита.
— Раз уж вы тут, то будьте так любезны, соберите Сашу и Митю, по распоряжению его сиятельства они будут учиться в екатерининской школе и жить там же, в порядочном семействе, — сказал он. — Завтра я их повезу, чтобы им сделали экзамен и решили, в который класс их поместить.
— Нет. Они будут жить здесь, при Петре Михайловиче.
— Вы хотите, чтобы его сиятельство приказал силой забрать детей?
— Они будут жить здесь, я присмотрю за ними. Я все знаю — они распустились без присмотра. Но я управлюсь.
Тут она впервые поглядела в глаза Маликульмульку. И он понял — лучше Анну сейчас не трогать.
— Только один вопрос — вы знаете правду? — спросил Маликульмульк. — Только это — и я уйду тотчас же.
— Да. Я узнала правду. Поэтому я… Нет. Ничего вам объяснять не стану. Передайте их сиятельствам мою нижайшую благодарность.
Анна склонилась над ведром и стала тщательно выполаскивать грязь из тряпки, потом отжала мокрый жгут ловким бабьим движением и, расставив пошире ноги, стала мыть пол в прямой близости от Маликульмульковых сапог.
Он повернулся и вышел.
Оказавшись на свежем воздухе, он постоял немного, пытаясь понять, не совершил ли ошибку. Ошибки вроде не было — что еще мог он сказать этой женщине? И она, судя по всему, никуда не собиралась убегать — если княгине угодно, то пусть приказывает привести сумасбродку в Рижский замок под конвоем. Хотя с княгини станется позвать врачей и поместить Анну в бешеный дом на излечение. Как же быть-то?
Сильно озадаченный, Маликульмульк вернулся в канцелярию, решив не показываться на глаза Варваре Васильевне прежде обеда. Но она сама за ним вскоре прислала.
Новость княгиню изумила беспредельно.
— Моет полы? Как дворовая девка?
— Да, ваше сиятельство. И одета как чумичка. Но не нужно ее сейчас трогать.
— Хочешь сказать, что она малость не в себе?
— Да, ваше сиятельство, — честно признался Маликульмульк.
— Ну что за семейка! Иван Андреич, ты, помнится, комедию сочинил, «Бешеную семью», ну так вот она в натуре! А, кстати, о семье, ты ведь так толком и не поведал, что было тогда вечером у господина Видау. Вчера вечером ты ко мне жаловать не изволил. Степан! Вели, чтобы кофею сварили!
— Ваше сиятельство, никак не мог.
— А что такое?
— Не поверите — объелся!
Княгиня расхохоталась, и дамы — за ней следом.
— Да я б скорее поверила, что ты крылышки отрастил и в небо вспорхнул! Сколько ж съел? Целый полковой котел, не иначе!
— Ваше сиятельство, грешно смеяться над человеком, угодившим в ловушку. Сейчас начали меней на реках ловить — прикажите, чтоб сварили вам мневую уху с картофелем и тмином, а там и поглядим.
— Прикажу Трофимке, а теперь рассказывай про бургомистров дом! Каково там — картины, бронзы есть? Цветы в вазах? Ковры? Во что фрау наряжаются? Что к столу подавали?
Все это Маликульмульк исправно доложил княгине и сбежавшимся из всех углов гостиной приживалкам. Потом перешел к делу.
Княгиня следила за развитием бальзамной истории с большим любопытством и знала как версию герра Струве, так и версию Лелюхина. Теперь она услышала третью.
— Значит, говоришь, только эта прелестница с тобой об отравлении говорила? А старая развалина Видау чушь несла и блаженство свое в семейном кругу показывала? — уточнила сообразительная княгиня. — Ну, помяни мое слово, хотели тебе подсунуть вранье.
— Сам знаю. Да только вранье в верные сведения укутано — никак его оттоль не выпутаю.
— Вместе выпутаем. Гляди сам — если им, этим ратсманам, удастся Лелюхина утопить, кому достанется бальзамная фабрика? Ведь лелюхинское семейство с перепугу от нее начнет избавляться. Ну? Не понял? Ее через подставное лицо приобретет кто-то из аптекарей. И будет потихоньку там изготовлять проклятый бальзам!
— Долго сие не продлится, дело раскроется, — возразил Маликульмульк. — Свои же собратья на него донесут, что им торговлю перебивает. Я думаю, фабрику кто-то хочет приобрести за гроши и уничтожить, чтобы бальзам делали только аптекари.
— Князь, помнишь, говорит, что пятнадцать тысяч бутылок в год за море уезжают? Стало быть, у Лелюхина контракты со шведскими или датскими купцами. Зачем же такое дело губить? Иван Андреич, помяни мое слово — кто-то один из аптекарей эту кашу заварил. Ах, отчего я не мужчина! Я сама бы приударила за этой фрау Софи и докопалась до правды!
Дамы рассмеялись.
— И ничего тут смешного нет! На маскарадах я часто мужское платье надевала! Ох, Иван Андреич, какие у нас тогда были прелестные интриги…
— Может, подослать к фрау Софи полковника Брискорна? — спросила ехидная Аграфена Петровна. — Сей кавалер ни у кого отказу не знает, всякую покорит!
Намек был отнюдь не тонкий, а толщиной с Маликульмульково брюхо — Екатерина Николаевна покраснела.
— Нет, Брискорн хорош, мил, да прост, а тут хитрость надобна. Твою фрау, Иван Андреич, научили, что до твоего сведения донести, и нарочно всю эту хитрую речь прелестнице доверили — ты человек молодой, будешь глядеть на губки и ручки, с ними всякую ахинею проглотишь. Вот и проглотил по меньшей мере две трети ахинеи. Но вот что — попробуй-ка за фрау Софи поухаживать. Ничего вызнать не пытайся — а делай вид, будто проглотил приманку. Вызови фрау на прогулку — я тебе велю наши большие сани заложить. Этот Видау хитер — да он при дворе не живал. Вот поглядишь — он начнет тебя в свои соглядатаи вербовать. Решит, что прелестница тебя последнего умишка лишила, и заговорит о деле. Эй, Фроська, Глашка! Живо ко мне с мерной лентой! Девки тебе за ночь пару новых рубах сошьют из лучшего полотна. Будешь блистать!
Маликульмульк ужаснулся.
Быть кавалером фрау Софи он не желал. Вот если бы предстояло то же самое, да только в мужском обществе, он бы не отказался. Карточная игра приучила его скрывать чувства и целыми ночами просиживать с невозмутимой рожей — словно бы голова понятия не имела, что творят руки с этими разноцветными картонными кусочками.
— А его сиятельство? — спросил он.
— А его сиятельство посмеется — да и прикажет то же самое! Ступай, девки мерку снимут. Да где ж Маша?
— К обеду обещалась быть, — отвечал Маликульмульк. — Поповна с младшим поповичем ее до ворот доведут. Ваше сиятельство…
— И помыслить не моги мне перечить! Ты меня знаешь!
— Знаю, ваше сиятельство.
Пришлось идти с Фроськой и Глашкой в гардеробную, снимать сюртук, поднимать и опускать руки, а смешливые девки, видя, что жертва дуется, совсем ей голову заморочили — под конец Маликульмульку стало казаться, что его обратили в ветряную мельницу.
Когда он вышел к княгине, она повела его в кабинет.
