— Спит? — изумленно спросил Маликульмульк минуту спустя.
— Черт ее душу ведает, — отвечала недовольная Текуса. — Вот так сделаешь доброе дело, да и сам не рад. Бабка-то с ума сбрела, не иначе. А ведь из богатого житья… Как ее, дуру старую, на реку занесло, а, барин добрый?
— Спит… Уложить бы ее надо…
— А некуда!
Демьянова находка Текусе явно не понравилась.
— До утра хоть ее у себя подержи, — распорядился Маликульмульк. — Потом в часть сведи. Ее, может, уже по всей Риге с факелами ищут.
— Нет, — подумав, решила Текуса. — Коли так — мне же за нее, поди, родня денег даст. А в части — не дадут. Ну-ка…
И она стала решительно трясти старуху. Та открыла глаза и по-немецки велела подлой девке убираться. Текуса, как на грех, знала эти слова — и «подлую», и «девку».
— Это за мое к ней добро?!
— Погоди, не вопи, — Маликульмульк опять перешел на изысканный немецкий.
— Пусть почтенная фрау благоволит назвать своих уважаемых родственников…
— Родственников? — услышав это слово, старуха даже шарахнулась от Маликульмулька. — У меня нет никаких родственников!
— Как зовут почтенную фрау?
— Отстаньте от меня.
— Как зовут почтенную фрау?
— Кто я? — вдруг произнесла старуха, глядя на свои белые морщинистые руки и на большие перстни. — Я — о да, я знаю, кто я! Я — Анна Матильда Беренс! Я — бедная Анна Матильда Беренс. Оставьте меня в покое, я хочу лечь, заснуть и не проснуться… лишь бы в тепле…
— Беренс? — переспросила Текуса. — Есть ратсман Беренс! Я знаю, я его видела! И где живет — знаю! Вот куда ее нужно доставить! Не иначе, Беренсова бабка! Тут-то я и подымусь! Сама ее спозаранку в крепость доставлю!
Вдруг Маликульмульк понял, что сам он, кажется, до утра застрял на острове, как рак на мели. Если в предместьях еще можно остановить заблудшего извозчика, то на Клюверсхольме они в такое время не водятся. А уж пора ложиться в постель…
Разве что пересечь реку, выйти к Рижскому замку, окликнуть караульных, велеть позвать офицеров. Канцелярского начальника все знают и в замок впустят. Там и пристроиться в гостиной на диване — то-то обрадуется его сиятельство, найдя утром такого подкидыша…
— Уложите ее на лавку, укройте большим тулупом, — сказал Маликульмульк. — И молите Бога, чтобы она не подхватила горячку. Она ведь шла по льду чуть ли не босиком… но как она попала на реку?
— Это я вам, барин добрый, скажу, как она попала на реку. У нас тут был дед, Ольхового Мартынки родня — потому и знаю. Когда он пропадал, Мартынка всех на поиски рассылал. Не доглядишь — ускользнет и бредет куда глаза глядят. Из Мариинского пруда его вылавливали, на мельницу забредал, на кирпичный завод, на Кипенхольме его ловили, на Коброншанце. А думал, будто домой идет. Вот и Берениха из дому убежала, а потом ей все казалось, будто домой возвращается.
— Как же она выбралась из крепости?
— А ее, может, не в крепости держали. У богатых рижан загородные дачи, может, она и жила на даче, чтобы семью не позорить.
Старуха меж тем опять улеглась на стол и заснула.
— Где бы могла быть такая дача? — спросил Маликульмульк. — Вряд ли эта барыня шла издалека.
Текуса пожала плечами и принялась стелить постель на лавке.
— А мне куда деваться? — полюбопытствовал Маликульмульк. — В замок, что ли?
— Можно и в трактир, — неуверенно ответила она. — К тому же Мартынке. Там чисто и клопов почти нет, одни тараканы. Давайте сведу. Чужого он среди ночи не пустит, а мне двери отворит.
Маликульмульк хмыкнул.
— А что, поесть там найдется?
— А как не найтись! Жену растолкает, она чего ни есть на стол выставит. Из горячего — яишенку на десяток яиц…
Эта яишенка и решила дело — Маликульмульк знал, что в замке ему не так просто будет раздобыть съестного, вся дворня давно заперлась и спит, начать будить — часа два потратишь. А есть уже сейчас охота после всех ночных слоняний.
— Идем.
— Идем-то идем, — туманно сказала Текуса. И протянула ладошку.
Всякий труд должен быть вознаграждаем, мысленно сказал Маликульмульк, добывая кошелек. И сведения должны быть вознаграждаемы. Об этом нужно будет сказать князю — пусть выдаст хоть какие суммы на покупку сведений.
— Сейчас растолкаю ее, уложу, накрою — и пойдем к Мартынке, — пообещала Текуса.
С Беренихой она управилась мастерски — будто служила в богадельне и каждый день перегружала неповоротливых старух со стула на постель и с постели на стул. Берениха не противилась — видать, плохо соображала, что происходит.
Потом Текуса вывела Маликульмулька на двор.
— Мартынкин трактир на хорошем месте, у митавской дороги, — говорила она, — плохо лишь, что в паводок заливает. Ну да он приспособился! Скотину на Коброншанец перегоняет, там повыше, все добро — на чердак.
Текуса пожалела Маликульмулька — повела его по главной улице Клюверсхольма, утоптанной и ровной, а не коротким путем — закоулками и по колено в снегу. Улица выводила на берег, на площадь перед лелюхинским торговым домом, и шла дальше — к тому месту, где после ледохода начинался наплавной мост. Сейчас его, понятно, не было, а была заснеженная дорога, упиравшаяся в берег и продолжавшаяся колеей, и от нее поворот к косогору, а на косогоре — Мартынкин трактир.
— Вот уж и пришли, барин добрый, — сказала Текуса. — Сейчас тебя пристрою — и к девкам своим.
Она стала громко стучать в оконный ставень. Маликульмульк, предвкушая яишенку из десятка яиц, что для многоопытного брюха не так уж и много, озирался по сторонам, пытался вспомнить местность — он же не раз тут проезжал, странствуя в «Иерусалим» и обратно.
Повернувшись к реке, он увидел на льду темную фигуру. Неловким шагом человека, боящегося ходить по скользкому, она шла по реке наискосок и вышла уже на середину. До Карловской заводи оставалось не так уж много, а за той заводью начинается Московский форштадт.
— Глянь, Текуса Васильевна, — сказал он. — Еще кому-то сегодня не спится.
Текуса повернулась, пригляделась.
— Ахти мне! Да это ж Берениха!
— С чего ты взяла?
— Кто ж еще?! В моем тулупе, в моих валенках! Ах ты, бляжья дочь, стой, стой!
И Текуса, напрочь забыв о благом намерении пристроить доброго барина в трактир на ночлег, заскользила по косогору, съехала, побежала вдоль берега и вылетела на лед. Там она с разбегу первым делом шлепнулась, но поднялась и устремилась в погоню.
Текуса не могла упустить тех денег, которые бы ей заплатило семейство Беренсов за найденную бабку. А старуха меж тем приближалась к берегу.
Неведомо, чем бы кончилась погоня, но на реке появилось новое действующее лицо — воровские сани. Маликульмульк полагал, что они давно укатили, однако ж нет — задержались и лишь теперь катили к Московскому форштадту.
