Анна же стала вытягивать из своей лохани тряпье, свивать в жгуты и старательно, хотя не очень сильно отжимать.
— Преследуют.
— Нет.
— Вы совсем не хотите говорить со мной?
— Да!
— Отчего бы вам не пойти к его сиятельству и не рассказать о ваших странствиях с графиней де Гаше? — спросил Маликульмульк. — Его сиятельство устроит так, что управа благочиния будет вас беспокоить минимальным образом. При этом вы будете под защитой. И ее сиятельство о вас позаботится. Теперь же вы живете вместе с какими-то грязными бабами, чуть ли не с каторжницами, прядете и стираете солдатское белье, моете полы, разве это жизнь для женщины вашего сословия?
— Да, — сказала она. — Это та единственная жизнь, которая мне необходима. Я иной не желаю!
Маликульмульк молча смотрел на ее красные от холодной воды руки. Анна опять склонилась над лоханью низко-низко и отчаянно трепала в воде солдатские портки.
— Для чего вам это? — спросил Маликульмульк. — За что вы себя наказываете, Анна Дмитриевна? Разве вы в чем-то виноваты?
— Я хотела стать монахиней, — ответила она. — Я не видела другого пути, и сейчас не вижу. Но воля Божья была такова, что я случайно прошла мимо обители. Но можно ведь быть монахиней и в миру. Я так решила.
— Потому, что вы овдовели?
— Нет. Перестаньте утешать меня. Я знаю, что вдовы повторно идут под венец! Мне двадцать три года — а и в сорок идут! Слышала! Будет с меня…
На скамье рядом с лоханью лежали выстиранные и отжатые портки и рубахи. Анна с трудом сняла лохань, поставила на пол и взгромоздила на скамью другую. Затем она вышла из комнаты и вернулась с двумя ведрами. Вылив их в новую лохань, она принялась расправлять жгуты и кидать их в холодную воду — для полоскания.
Маликульмульк смотрел на ее работу с недоумением — предложить помощь он не решился, знал, что Анна откажется, а видеть в ней обычную прачку, которой помогать незачем, — не мог.
— Вы думаете, что могли спасти мужа? — спросил он. — Вы за это себя корите?
— Нет.
— Вы не смогли наказать его убийц?
— Уходите, Бога ради, — попросила Анна. — Вы хотите, чтобы я помогла найти эту графиню и арестовать ее? Этого вы хотите? Ну так я не стану вам помогать.
— Но вы знаете правду? Знаете, что ваш муж не застрелился, а был убит?
Анна выпрямилась.
— Я не хочу ничего знать и не хочу никого наказывать, господин Крылов. Никого! Не это главное для меня! Графиню покарает Господь, а я… а я делаю самое страшное, что только может сделать человек, — я отказываюсь преследовать ее и предаю в руки Божии! И мне страшно оттого, что я это делаю… Уходите, а то я людей позову!
— Но я хотел только спросить…
— Нет! Я вам ни слова больше не скажу!
— Я хотел спросить о том, как вы…
Анна выпрямилась. Две мокрые руки уперлись в грудь Маликульмульку, он невольно отступил — и оказался на лестнице. Дверь захлопнулась, проскрежетал засов.
Недовольно хмыкнув, Маликульмульк вразвалочку пошел вниз. Он не сердился — смолоду приходил в ярость, бичуя пороки, а теперь даже возмущаться перестал. Сам виноват, думал он, нужно было не в душу лезть грязными сапогами, а кратко спросить о ее житье на чердаке бальзамной фабрики. И она бы ответила столь же кратко, что никого не видела и ничего не ведает, лишь бы прекратить разговор…
Теперь следовало двигаться к аптеке Слона, чтобы там осторожненько разведать об аптеке Лебедя, да и не только о ней. А об Анне Дивовой не думать вовсе. Ибо понять ее невозможно.
День выдался солнечный, веселый, и небо уже приобрело заметную голубизну. Маликульмульк шел и кивал знакомым, кланялся девицам и молодым фрау, делавшим ему быстрый книксен. Оказывается, завелось уже немало знакомцев — у кого-то в кондитерской брал напкухены по просьбе княгини и дам, с кем-то встретился в канцелярии, кто-то сидел в приемной среди прочих просителей и получил от канцелярского начальника краткий, но полезный совет. А вот прелестная фрау Софи не попалась навстречу — видно, сидит с любимым дедушкой, охотно слушая воспоминания о былых временах, былых приключениях. Хоть бы она отказалась от санной прогулки! Княгиня чересчур хорошего мнения о Косолапом Жанно — полагает, что именно в санях он окажет себя неотразимым кавалером и в награду услышит правду. Вот тоже странная выдумка…
Маликульмульк прошел замковую площадь, миновал и Большую Замковую улицу. На перекрестке глянул налево — но перекресток был, как оно и положено в Рижской крепости, коряв и несуразен, красивого дома Видау было не разглядеть из-за здания, которое вылезло из общего ряда несуразным углом. Зато в сотне шагов впереди была аптека Лебедя — преступная аптека! Удержавшись от соблазна заглянуть туда, Маликульмульк вошел в узенькую улочку Малую Яковлевскую. По его соображениям, она была самой короткой из крепостных улиц — всего-то сорок восемь шагов.
Наконец он оказался у аптеки Слона, отметил — окно вставлено, помедлил малость — и вошел.
За прилавком стоял Давид Иероним, обслуживал постоянных покупателей — супружескую пару средних лет. Ждал своей очереди скромно одетый господин — надо думать, простой рижский айнвонер. Он уж приготовил рецепт от врача, держал чуть ли не вровень с лицом длинную исписанную бумажку с именной печатью.
Увидев Маликульмулька, Гриндель улыбнулся ему и указал на дверь во внутренние комнаты.
Там в углу возился с сооружением из стеклянных трубок Паррот, а герр Струве сидел рядом в кресле и, кажется, давал советы.
— Добрый день, герр Струве, — сказал Маликульмульк. — Добрый день, Паррот. Я провел почти бессонную ночь — не угостят ли здесь кофеем?
— Нет, нет, только не это! — закричал герр Струве. — Мне страшно видеть кофей! Мне от его запаха становится плохо! Любезная супруга до смерти перепугалась…
— Фрау Струве ничего не знает, — заметил Паррот. — Надеюсь, никто из присутствующих ей не проболтается. Про окно мы сказали, что его разбили куском льда мальчишки.
— Герр Крылов, хотите отвара из шиповника? — спросил аптекарь. — Хороший, горячий, сладкий отвар — очень способствует сердечному здоровью.
Маликульмульк подумал и кивнул. Потом Паррот помог развернуть кресло аптекаря и вернулся к своим трубкам. Маликульмульк сел на стул напротив.
Вошел Гриндель.
— Карл Готлиб! — позвал он. — Ступай, посиди там. Если кто-нибудь придет — зови меня.
— А читать можно? — спросил ученик.
— Читать нужно, — ответил вместо Гринделя Паррот. — Только не глупые книжонки о разбойниках.
— Возьми свою книжку и иди, Карл Готлиб, — сказал Давид Иероним. — Ты заслужил полчаса отдыха.
Эге, подумал Маликульмульк, физик своими нотациями, кажется, даже кроткого Гринделя вывел из терпения. Ну и пусть возится в углу с трубками и штативами, мастерит новую адскую машину для добывания магнетического тока из лягушачьих лап!
