Маликульмульк и Паррот велели от Карловских ворот выезжать на Большую Кузнечную. Там они сошли у крытого перехода в проходной двор, который в рыцарские времена звался Иоанновским подворьем, и молча пошли к богадельне.
У двери они остановились и разом сделали одинаковый жест: извольте, сударь, проходить вперед. Тут лишь Паррот впервые за весь день улыбнулся.
— Нам нужен Вайс, Крылов, — сказал он, — младший смотритель Герман Вайс. Что бы ни случилось — спасать его, а старуху — как выйдет. Потому что она будет лгать и изворачиваться, или даже молчать, как каменное надгробие, а он, скорее всего, заговорит.
— Это он приютил ее в богадельне?
— Да.
Воздух в Риге был не самый свежий — как и во всякой крепости, но по сравнению с ароматами богадельни уличный запах, в котором главный тон задавали конский навоз, деготь и кухонные отбросы, казался райским благоуханием. Здешних жителей мыли, надо полагать, очень редко, а чистое белье старикам выдавали по большим праздникам.
Паррот взбежал по лестнице, заглянул в коридоры, в комнаты. Маликульмульк тем временем степенно вошел в трапезную, оттуда — на поварню. Встретились они на лестнице, и каждый, не дожидаясь вопроса, помотал головой: нет, Круме не появлялся.
— Он, верно, покатил вниз по Двине. Если выкинуть мертвое тело на льду, где-нибудь за Кипенхольмом, снег припорошит его — и потом оно в ледоход уплывет себе в море, — сказал Маликульмульк. — Если так — то он скоро здесь будет.
— И хорошо, коли один. У него есть господин, чьи тайные поручения он выполняет.
— Видау?
— А с чего вы взяли?
Маликульмульк несколько смутился. Той ночью он ведь так и не признался Гринделю с Парротом, что за дама пряталась под одеялом.
А меж тем одно то, что Софи подослали к канцелярскому начальнику в сопровождении Эмиля Круме, уже было дурным знаком.
Какая связь между рябым полукровкой и бывшим бургомистром? Тогда Маликульмульк как-то не придал особого значения этой связи: очень вероятно, что богатый бюргер прикормил для некоторых поручений простолюдина. Но простолюдин — убийца, а это уже меняет дело.
Круме искал беглую сестру Видау и почти отыскал. Но не странно ли, что старуха, избежав смерти, не к брату отправилась, а скрылась в вонючей богадельне? Кто вывез ее на санях по Двине и бросил погибать на льду? Не Круме ли? И он же, выяснив, что женщина спаслась, пустился по ее следу — потому что таков был приказ…
Осталось только понять — что плохого сделала Видау родная сестра?
— Так при чем тут Видау? — спросил Паррот.
— Я еще не знаю.
— Идем. Нужно найти Давида Иеронима. Надеюсь, он устерег Вайса.
Они поднялись на третий этаж богадельни, где были чуланы, склады для одежды и постельного белья, комнатки смотрителей.
— Сюда, — сказал Паррот и постучал особым образом — сперва дважды, потом трижды.
— Где лежит книга Ловица? — спросил из-за двери Давид Иероним.
— На полке справа от окна, рядом с другими трудами о свекловичном сахаре, — ответил Паррот. — Это мы, отворяй!
Глава двенадцатая
Имя убийцы
Герман Вайс оказался маленьким хрупким старичком шестидесяти пяти лет, еще довольно бодрым, но смертельно перепуганным.
— Ты тут ничего не трогал? — осведомился Паррот, оглядывая скромное жилище смотрителя.
— Нет, я ждал тебя. Старая дама заперта наверху. Думаю, у нее хватит ума не вылезать из окошка на скользкую черепицу. Ее сторожит Юнгер.
— Не выпустит?
— Если выпустит — никогда больше не получит в аптеке Слона своего любимого растирания от ревматизма. Не бойся, он добрый мой приятель и прекрасно помнит, что устроили его в богадельню по протекции герра Струве. И он этим местом дорожит!
— Прямо не верится, что в мире еще жива благодарность, — буркнул Паррот. — Хотя вот перед нами, сдается, еще один образец благодарного человека. Герр Вайс…
Старичок не сразу понял, что столь почтительно обратились именно к нему. А понял — съежился от страха еще больше.
— Георг Фридрих, он отказывается говорить, — пожаловался Гриндель. — Молчит или клянется, будто ничего не знает.
— Вайс, чем вы обязаны Эрнестине Стакельберг? Отчего вы приютили ее в богадельне, выдав за вдову своего родственника и побожившись, что вскоре ее заберут дети? — строго спросил Паррот. — И ведь наверняка дали взятку старшему смотрителю, чтобы позволил…
— Я сделал это из милосердия, из одного лишь милосердия…
Голосок у Вайса был тонкий, дрожащий — чуть ли не блеянье, да и сам он напомнил Маликульмульку маленького, курчавого, перепуганного ягненка. Но он забеспокоился — первое хорошее впечатление так часто бывает обманчивым!
— Она отдала ему свои перстни, — вмешался Маликульмульк. — Вот и все милосердие. У нее все руки были в перстнях.
— Это очень занятная гипотеза, — тут же подхватил Паррот. — Но ее следует развить. Мы, ученые, привыкли всякую мысль рассматривать с разных сторон. Что, если милейший герр Вайс просто отнял у фрау Стакельберг перстни, воспользовавшись помрачением ее сознания? В таком случае тебе, Давид Иероним, придется сходить в управу благочиния и написать там явочную, а потом — на Большую Песочную к герру Видау с приятным известием…
— О нет, нет, во имя Божие — нет! — воскликнул Вайс. — Этого делать нельзя, он ее погубит!
— Отчего же любящий брат должен погубить любимую сестру? А, герр Вайс? Давид Иероним, загляни-ка в тот ларь под кроватью. Похоже, что перстни — там.
— Я не мог поместить ее в комнату с дорогими перстнями! Эти старухи сразу бы подняли шум, донесли бы начальству! — оправдывался смотритель. — Богадельня — для бедных…
— А шум вам невыгоден? Вайс, перестаньте корчить из себя выжившего из ума старца, — приказал Паррот. — Почему Видау преследует свою родную сестру? Чем она ему не угодила? Если вы сейчас же не объясните нам, что значит этот маскарад, то через четверть часа окажетесь в кабинете лифляндского генерал-губернатора. Вам охота побывать в Сибири?
Маликульмульк хотел было вмешаться — да не стал. Он, прислонившись к стене, следил, как Гриндель, сидя на корточках, открывает ларец, как аккуратно вынимает сложенное стопочками белье. Было в этом нечто неприятное — но и оправдание Давиду Иерониму имелось основательное: он защищал своего старого учителя от тех отравителей, которые, возможно, явятся завтра — и на сей раз им повезет.
— О нет, нет… — прошептал бедный Вайс. — Я не мог оставить ее в беде, она пришла и просила меня о помощи… а много лет назад она помогла мне, дала мне денег, чтобы я уехал…
— Что вы натворили?
— Я ничего не натворил, я просто знал лишнее. А она меня спасла! — Вайс вдруг разволновался. — Меня могли убить, если бы я остался в Риге, как убили Ханемана, как убили бедного Николаса Даниэля…
