— Адмирал, — Царь глянул наверх, где у люка топтался адмирал, которому Черевин знаком запретил идти за ними, когда трап угрожающе заскрипел, — вы помните этого Курашкина?
— Помню, ваше величество, — соврал Басаргин, теребя свою двурогую бороду. — Отличный матрос.
— Черевин, а на корабле твои минные инженеры не идут? Как фамилия того, что прыгал?
— Гур… Гу… Гурьев-Иванов.
Так Артемий Иванович приобрел еще одно имя.
— Командира ко мне.
Басаргин отдал короткую команду и тотчас с палубы вниз по трапу скатился капитан 1 ранга Ломен.
— В вашем экипаже числится… как ты сказал? Числится Гурьев-Иванов?
— Никак нет, ваше величество! — ответил Ломен.
— Черевин, а второго как звали?
— Романов, — зло ответил Черевин.
— Чего?! Белены объелся, Черевин? Смотри, ты у меня дошутишься!
— Нет, не будете, — покачал головой Черевин.
— Что не буду?
— Горевать не будете. Когда я умру.
— Слушай, Черевин, а ты не хочешь прокатиться по морю с нашим наследником, а Курашкин тем временем меня охранять будет?
— Никак нет, ваше императорское величество! Не хочу.
— То-то же.
Басаргин помог спуститься вниз императрице и, дождавшись, пока спустятся наследник и его брат, повел всех в каюту по правому борту, предназначенную для путешествия Николая. Это было довольно просторное, по корабельным меркам, помещение, отделанное красным деревом, орехом и тиком из спальни, состоявшее из гостиной и туалетной комнаты с ванной и прятавшимся между бортом и ванной ватерклозетом. В спальне стоял большой мягкий диван, по стенам прыгали солнечные зайчики, отражавшиеся от волн и проникавшие внутрь через иллюминатор над умывальником и через два иллюминатора в гостиной, между которыми в простенке стояло бюро со стулом. Портила впечатление только нестерпимая вонь от казеинового клея, стойко державшаяся и в каютах, и во всей батарейной палубе, хотя линолеум был настелен еще в июне.
— Здесь будет так скверно пахнуть весь год? — спросила императрица, закрывая нос надушенным платком.
— Командир, поясните императрице, — сказал великий князь Алексей Алексеевич.
— Никак нет, ваше императорское величество! — отрапортовал Ломен. — В два дня выветрится!
Басаргин показал ему за спиной кулак в белой перчатке.
— Простите, ваше величество, — поправился Ломен. — В три дня.
Через два дня крейсер уходил в море и верности его ответа уже никто не мог проверить.
— Мы можем пройти на балкон, ваше величество, — предложил Басаргин. — Там все-таки свежий воздух.
Оставив цесаревича осматриваться в своей будующей каюте, он повел императрицу и генерал-адмирала с юным Михаилом через украшенную портретами членов царской семьи и генерал-адмирала Алексея Александровича столовую наследника на балкон, а император на секунду задержал Черевина в столовой, и, обратившись к Ломену, спросил:
— А как вы намерены предохранять ваших офицеров при съезде на берег от дурных болезней? Я слышал, что даже особы императорской крови одной из Европейских держав умудрялись подхватывать сифилис, съезжая на берег в Западной Индии.
— Сифилис, ваше величество, он любую кровь заражает, — сказал Черевин, отводя взгляд от царя в сторону, на картину Наваринского боя на стене столовой. — Хоть мою, хоть вашу.
— Нет, Черевин, сегодня я с тобой в «тетку» вечером играть не буду. Боюсь, не сдержусь.
Ломен выпятил глаза на царя, не понимая, что это за игра в тетку и почему царь, опасаясь сифилиса, решил в нее этим вечером не играть с начальником охраны.
— Его величество всегда меня наказывает, отказываясь в карты играть, — пояснил Черевин, поняв изумление капитана. — Но вы не ответили на вопрос императора.
— Корабельный врач по секретному распоряжению начальника порта получил специально из Англии выписанных для нашего плавания кондомов из рыбьего пузыря целый ящик; они будут выдаваться поштучно каждому увольняемому на берег офицеру, — доложил Ломен.
— Моему сыну выдавайте двойную норму, — распорядился император, хлопнув наследника по спине так, что едва не сбил того с ног. — Малый он пока неразумный, а ему еще здорового наследника империи рожать. И вели, Черевин, позвать того матроса, которого так хорошо помнит Басаргин. Пусть покажет цесаревичу в каюте, что к чему.
Он покинул вместе с Ломеном столовую, оставив в ней цесаревича, а Черевин вышел в адмиральское помещение и попросил вахтенного офицера прислать вниз Курашкина, который неловко топтался на палубе перед открытым люком.
— Ну, что скажешь, Курашкин? — спросил он у матроса, убедившись, что они одни.
— На корабли, ваше превосходительство, все спокийно, — доложил Курашкин. — Матросы зайняты своею справою, розмов лишних не ведуть, офицеры тож. Поговаривают, темную мени зробыти хочуть. Я так думаю, це все их Басаргин подбивает. У нього на мени зуб еще когда я с его сраного броненосця в Глазго драпу дав.
— А где не спокойно? — спросил Черевин.
— А не спокийно, ваше превосходительство, в Петергофе. Я давеча до полковника Секеринського с репортом ездыв и на базар в Петергофе зашел, щоб сало купыти. Тут на крейсери сало погане, чорне и из тощей свыньи. Жира в ньому зовсим немае. Так вот на базари я почув, як жинки про нашого наследника говорять.
— И что же они говорят о вашем наследнике, господин Курашкин?
— А говорять воны про мого наследника… Тьфу, щоб тоби загинуты! Говорять воны про цесаревича, що коли той буде в Ефиопии да пойде вверх по реке Нылу, на нього будет сроблено покушенье с пидводной лодки.
— Водки? — рассердился Черевин. — За что тебе водки? Погоди, что ты сказал?! Вверх по Нилу?!
— Так точно, ваше превосходительство. Да прямо с-пид воды его высочество с потайного судна як пидирвуть! Тильки кышки его августейшие по пырамыдам розлетяться!
Долгое нахождение в революционной среде во времена пребывания в Лондоне не прошли даром для Курашкина.
— Ты мне такие речи брось! — набросился на него Черевин. — Ты можешь точно указать мне бабу, которая тебе все это наболтала?
— Так якщо б то тильки одна жинка була. Таких майже весь базар був. Одна с них особлыво голосно про це крычала, що вона не сама це прыдумала, а ее жених под велыким секретом росказав, що знает больше самого императора и едва не спас его величество в час наводнения, разъезжая по води на отхожем мисци.
— Как это в миске?
— Ни, вин не в мыске ездыв, а верхом на гальюне! — пояснил Курашкин.
Еще несколько минут назад, когда царь, стоя на палубе, бормотал про нежелание доверять своему наследнику державу, Черевин был уверен, что действует правильно. Теперь его вдруг охватила смертельная тоска.
