— Да как вы смеете говорить такое о Кларе? — подскочил к поляку, словно драчливый бентамский петух, доктор Гримбл. — Моя сестра несчастна, но это не дает вам права трепать здесь ее имя! Вот видишь, дорогая Пенни, за кого ты собираешься выйти замуж? У него же нет ничего святого! Ему все равно, кого обливать грязью!
— А что ему остается, если вы с Какссон набросились на него, как свора собак, — вступилась за жениха, едва сдерживая смех, Пенелопа.
— Я не сплю по ночам, мечтая о ее счастье, а она обзывает меня собакой! — повысила голос Какссон. — Вы слышали, доктор Смит? А вы, когда нанимали меня, говорили, что такого больше не повторится!
За лестницей скрипнула дверь одной из спален и в гостиную вошла Эстер Смит, поразив всех фиолетовыми мешками под глазами.
— Так вы тоже не спите? — спросила она тоном умирающей у Барбары Какссон. — Я тоже последнее время мучаюсь бессонницей. Этот зверь Гилбарт запретил мне покупать хлоридин.
— Разве я не прописал тебе курс лечения электрическим массажером для получения истерических пароксизмов, коли уж ты законного супруга не подпускаешь к своей постели? — выкрикнул доктор Смит.
— Неужели ты думаешь, Гилбарт, что эта гадкая механическая штука способна заменить мне настоящего любящего мужчину! Она может заменить только такую бездушную деревяшку, как ты. Если бы от нее не било током.
— Не надо обманывать ни себя, ни других, Эсси. Причиной твоей бессонницы является не хлоридин, — сказала Пенелопа, — а отсутствие мистера Гурина, будь он проклят.
— Вот уж верно, — проворчал Фаберовский. — Чтоб ему на том свете пристани не было.
— Но отец никогда не допустит повторного появления Гурина в этом доме.
Услышав дважды повторенное в гостинице имя ненавистного Гурина, доктор Смит выскочил из кабинета, даже не выпустив из рук бутылки шампанского:
— Я не только не дам тебе хлоридина, Эстер, но еще приставлю к тебе Проджера, чтобы он следил за каждым твоим шагом. И только посмей разыскать этого Гурина! Я немедленно начну бракоразводный процесс и ты останешься без гроша. Кроме того, я нанял миссис Гризли, которая будет приставлена к тебе в качестве шампаньонки.
— Кого? — переспросил поляк. — Вы, дорогой тесть, хотели сказать «коньячки»?
— Да-да, именно это я и хотел сказать. Тьфу! Какого дьявола, Фейберовский?! Я хотел сказать компаньонки! Где ваш Гурин?! Он что, приехал в Лондон?
— С чего вы взяли, доктор?
— А почему тогда вы в пальто, когда все другие раздеты?
— В самом деле, Стивен, почему ты не оставил пальто внизу? — насторожилась Пенелопа.
— Я боялся, что там его сожрет моль.
— У нас в доме нет моли! — рассердилась Какссон.
— Я имел в виду вас, моя драгоценная мисс Барбара.
— Я не ем польт, мистер Фейберовский. Это недостойно настоящей англичанки.
— Что же тогда вы едите?
— Я сегодня еще не обедала. Только варвары нажираются утром, а мы, британцы, ограничиваемся легким ленчем, чтобы кровь не отливала от головы к желудку и не мешала думать в течении дня.
— Не знал, что у вас, англичан, такая прямая зависимость между желудком и головой, мисс Какссон.
— Точно такая же, Стивен, была у твоего друга мистера Гурина, — вставила Пенелопа.
— Голова в связи с ее практически полным отсутствием не была связана у Гурина вообще ни с чем, — сказал Фейберовский с легким оттенком раздражения. — А желудок связывается со ртом через пищевод — и все. Никакой другой связи и надобности в голове. Ты не могла бы, Пенни, уделить своему жениху несколько минут наедине, без присутствия всех этих надоедливых особ вроде Гримбла и мисс Какссон?
— Хам! — бросила ему Какссон. — Скорее бы уж мисс Пенелопа вышла за вас замуж. Я буду счастлива больше никогда вас не видеть.
Гримбл чуть не захлебнулся от гнева и набросился на Какссон, брызгая слюной:
— Что ты говоришь, Барбара! Я не могу допустить, чтобы несчастная Пенелопа была принесена в жертву этому польскому чудовищу, этому длинному очкастому солитеру!
— Она сама выбрала себе такую участь, — стала оправдываться Барбара. — И тебе нельзя жертвовать собою, Энтони, чтобы отвратить ее от этого брака. Не может же будущее британской медицины пострадать из-за капризов какой-то ветреной дамочки!
— В вашей музыкальной машине, к сожалению, на валике только одна мелодия, а он сделал уже полный оборот, — устало сказал Фаберовский. — Во всяком случае, вы уже говорили нечто подобное, когда я сюда пришел.
Он взял Пенелопу под локоть и повел свою невесту к ней в спальню.
— Ты видел, Стивен, как позеленела от злости Какссон, когда ты сказал о музыкальной машине? — спросила она, притворяя дверь. — Дело в том, что для празднования юбилея королевы Виктории в восемьдесят седьмом году один патриотический изобретатель запатентовал турнюр с устроенной в нем музыкальной шкатулкой, которая должна была играть «Боже, храни Королеву» всякий раз, когда владелица турнюра садилась. Единственным человеком во всем Лондоне, купившем такой турнюр, оказалась Барбара Какссон. Тогда отец и познакомился с ней. Его знакомый, полковник Каннингем, снял места на скамейках рядом с отцом для своего сына и мисс Какссон, которой он оказывал покровительство как дочери его полкового товарища, майора Чарльза Какссона, и даже пристроил гувернанткой к детям полковника Маннингема-Буллера, командира стрелковой бригады в Вулидже. Как только Барбара садилась, шкатулка у нее в турнюре начинала играть британский гимн, так что ей, как и всем остальным, приходилось вставать. Потом гимн прекращался, она садилась и все начиналось сначала. По окончании шествия отцу пришлось отвезти ее в больницу с диагнозом «нервное и физическое истощение».
— Эта шкатулка была пневматической или работала от гальванической батареи, как аппарат твоей мачехи?
— Не знаю, Стивен, думаю, она работала от пружины.
— Тогда понятно, почему эта Какссон все время такая взвинченная. Турнюр со шкатулкой она сняла, а пружина в заду так и осталась.
Молодая женщина внимательно посмотрела своему жениху в лицо.
— Сегодня ты что-то слишком злой, Стивен. Что-нибудь случилось? И почему ты все-таки не пожелал раздеваться?
— Утром я получил телеграмму…
— Ты уезжаешь? Не надо мне показывать телеграмму, ты мне только скажи: «Да» или «Нет». Я так и думала. Хорошо, что ты хотя бы зашел и предупредил меня за три недели до нашего венчания, а не за день, как в прошлый раз. Сколько лет тебя ждать на этот раз? Пять, десять?
— Я не знаю, — передернул плечами Фаберовский. — Я же не виноват, что кроме тебя, с мистером Гуриным купаются и другие дамы, но не всегда так удачно, как это получилось у тебя с ним в Серпентайне.
— Ну конечно, Гурин… Опять этот Гурин! Я бы своими руками задушила его, попадись он мне в руки. Только все начало налаживаться, даже мой отец стал лучше относиться к тебе, как ты опять собираешься все разрушить из-за этого русского недоумка!
