Знакомая русская речь, раздавшаяся за спиной у Бинта, заставила его обернуться. От резкого движения голуби с шумом взлетели и француз увидел, как к нему тотчас направился полицейский чиновник.
— Смотри, папенька, этот дядя тоже гулей пугает, — сказал маленький русский мальчик своему отцу, с которым они занимали соседний столик.
— Ну что ты, Петенька, он же не бегает по площади! — ответил папаша.
Мальчик встал из-за стола и, подойдя к Бинту, заглянул в глаза.
— Дяденька, поймай гулю, — шепотом попросил он.
Бинт не очень хорошо знал русский язык, но просьбу мальчика он понял сразу.
— Убрайся прочь, маленький негодяй! — зашипел он на мальчика. — Иначе я отдам тебя полицейскому. — И Бинт указал на остановившегося невдалеке полицейского чиновника.
— А тот русский дядя поймал мне гулю, — презрительно сплюнул мальчик.
— Петенька, зачем ты плюешься! — вмешался отец. — Это неприлично.
— Дяденька Бинт сказал мне, что он не только гулю, он мне и журавля поймать может. А у этого французишки кишка тонка!
— Ну-ка, мальчик, подойди сюда! — зарычал Бинт, так что даже голуби на соседних столиках на мгновение перестали попрошайничать и приставать к людям. — Вот это твой дяденька Бинт?
И он продемонстрировал испуганному мальчишке карточку с Артемием Ивановичем в виде русалки. Мальчик утвердительно кивнул, а потом вдруг закричал отцу, срываясь на петушиные нотки:
— Папенька, папенька, почему он мне картинки с голыми тетками показывает, какие я у тебя в бюро на пасху нашел!
— Как вы сметее! — вознегодовал папаша и стал подниматься из-за стола. Пролицейский, собравшийся было удалиться, вновь обратил внимание на Бинта и переместился ближе к сцене событий.
Положение складывалось не в пользу Бинта и он, спрятав фотографию и заплатив за кофе, поспешно бежал с Пьяцетты на набережную. Усталый и убитый появлением неприятного двойника, он решил укрыться до утра в гостинице, куда уже должны были доставить его багаж. А утро, как утверждает пословица этих невозможных русских, вечера мудренее.
Гостиница находилась в богато украшенном красном четырехэтажном здании в остроарочном стиле XV века с желтой вывеской «Отель Роял Даньели», с бело-голубыми полосатыми тентом над набережной и маркизами над окнами.
— Сколько у вас стоит одноместный нумер? — спросил Бинт у портье внизу, войдя в сумрачный и прохладный после уличного света холл.
— Наши номера от пяти лир. Стол для проживающих в отеле полторы, три с половиной и пять лир, пансион от двенадцати лир и больше.
— Я согласен, — устало сказал Бинт. — Отнесите мои вещи в номер. — И он подал свою визитную карточку портье.
— Я не могу этого сделать, синьор, — возвратил карточку тот. — С нас хватит одного Бинта. Если вас что-то не устраивает, обращайтесь к хозяину, синьору Боцци.
— Ненавижу! — воскликнул Бинт и его тоненькие напомаженные усики распушились от гнева. — Будь проклят этот Гурин и ваш дурацкий отель вместе с синьором Боцци!
Глава 19
1 ноября, суббота
Синьор Боцци нетерпеливо прогуливался в холле своего отеля и с заметным раздражением поглядывал через открытую дверь на улицу, где прямо перед входом в отель на набережной бесновалось полтора десятка женщин, своим видом и поведением не оставлявшие сомнений в своей принадлежности одной из древнейших профессий. Вот уже третий день подряд эти женщины торчали перед его гостиницей, пугая сидевших за столиками уличного кафе при отеле постояльцев. Для безупречной репутации одного из самых дорогих и фешенебельных отелей в Венеции, каковым был «Гранд-Отель Даньели», это был серьезный удар. И сейчас синьор Боцци ожидал кардинального разрешения этой проблемы. Откуда-то сверху раздался шум и он выжидательно взглянул на лестницу. Вскоре показались два дюжих лакея в ливреях отеля, тащившие изо всех сил упиравшегося Артемия Ивановича. Еще один лакей нес следом небольшой потертый чемоданчик.
— У меня тут заплачено! — визгливо выкрикивал Артемий Иванович и возмущено сучил в воздухе ножками. — Канальи!
Ругательство «канальи!» казалось ему наиболее подходящим для местных жителей, живущих среди зловонных каналов.
Лакеи встряхнули его, приводя в чувство, и поволокли дальше. Артемий Иванович знал, что ничего у него не заплачено, и что он должен за пятикомнатный номер с двумя ванными ценою двадцать лир за три дня, но не мог смириться с итальянской бесцеремонностью. Он бывал во многих европейский городах, но нигде с ним не обращались так грубо, выкидывая из местного «Гранд-Отеля».
— Канальи! — крикнул он еще раз и забился в руках у лакеев еще сильнее, завидев толпу женщин у входа.
Завидев Артемия Ивановича в темной глубине отеля, женщины взревели и в воздух гневно взметнулись пятнадцать кружевных зонтиков с крепкими ротанговыми ручками.
— Каччо!
— Мадонна путтана!
— Ла френья ди туа соррелла!
— Минкьоне!
— Каццо!
— Мерда!
Поток непонятных гневных ругательств, извергнутых жрицами любви на голову Артемия Ивановича, не на шутку испугали его. Он вырвался из рук лакеев и бросился обратно на лестницу, сбив с ног того, что не спеша шел с его чемоданчиком. Проститутки ворвались в отель, смяв сопротивление швейцаров, и ринулись следом за Владимировым.
— Синьор Бинт! — заверещал Боцци. — Вай ин мона! Ватти а фаре уна пипа!
— Сам ты пипа! Суринамская! — успел выкрикнуть хозяину отеля Артемий Иванович, прежде чем был настигнут разъяренными женщинами.
Такое непонятное для большинства обитателей гостиницы поведение путан объяснялось очень просто. В первый же день своего пребывания в Венеции, отпущенный с извинениями из префектуры на поруки русскому консульству, он вернулся в гостиницу, сняв по пути всех проституток на набережной Скьявони от площади Св. Марка вплоть до Публичного сада. Их оказалось ровно пятнадцать штук. Приведя их к себе в номер, он усадил растерянных жриц любви на диваны и, взяв в спальне со столика только что оконченную рукопись своей нравоучительной сказки для юношества о пользе промывания желудка раствором марганцовки в пропорции 1:3, озаглавленную «Волшебная клизма», принялся за чтение. Вскоре он устал и удалился в спальню, где крепко уснул, предварительно заперев дверь. Ожидавшие неистовой оргии, буйной вакханалии и чудовищных непристойностей, проститутки ждали продолжения почти до пяти утра. Поняв, что дело обстоит как-то иначе, они стали стучаться в спальню к Артемию Ивановичу, пока соседи его по коридору не пожаловались синьору Боцци, и по его указанию лакеи и швейцары не вытурили их из отеля. Следующие три дня «Гранд-Отель Даньели» находился в настоящей осаде, а Артемий Иванович не рисковал даже носа высовывать из номера, забаррикадировав дверь мебелью. Зато он нашел себе отменное развлечение. Взяв большую резиновую клизму, служившую ему для вдохновения при написании сказки и одолженную у гостиничного доктора, он набирал в нее воды и прыскал в прохожих, гулявших по набережной. И вот наступила расплата.
