Убить не убил, но со службы с позором выгнал. И тут же перед Егором закрылись все двери — в проклятом городишке, где все друг друга знали, утаить ничего было невозможно. Сплетня ужом поползла по Демьянову, и в тот же вечер весь город только и говорил, что Егор, сын купеческой вдовы Полушкиной, крестник Ведерникова, получил под зад коленом за воровство…
Егор не смел выйти из дому, не смел поднять глаза, и такая ненависть к бывшему хозяину кипела в его душе, хоть иди убивать… От тоски Егор достал свою кубышку с отложенными на лавку деньгами и в компании двух приятелей-приказчиков, любителей дармовщинки, отправился «гулять». Злой шепот так и струился за его спиной. Хотелось поскорее залить горе водкой.
Охмелев в трактире, Егор кричал:
— Савелий Лукич — гнида! Он у меня еще получит, щучий сын! Я найду возможность с ним поквитаться! Попомнит еще хозяин Егора Полушкина…
По дороге, шедшей от города к монастырю, катила рессорная коляска, запряженная парой лошадей. Коляска была новая, добротная, покрытая лаком. Принадлежала она прокурору Хомутовскому.
Прохожие попроще, заметив издали экипаж прокурора, снимали шапки и кланялись. Но хозяина в коляске не было — он одолжил свой экипаж судебному следователю Колычеву для поездки в монастырь.
Несколько верст, отделявших Спасо-Демьяновский монастырь от города, можно было бы преодолеть пешком или нанять извозчика, но Хомутовский, знавший, что Колычев — племянник отца Геронтия и сам архиерей относится к судебному следователю по-отечески, решил, что Божьи люди порадуются, увидев, в каком хорошем экипаже приехал молодой человек, находящийся под их покровительством.
Кресты, купола и башенки монастыря были видны издалека, и Дмитрий, пригласивший в поездку Бурмина, все время призывал его полюбоваться красотами старинных строений.
— Ты прав, монастырь очень живописный. Какая необычная колокольня! Да и монастырская стена, и другие постройки с архитектурной точки зрения весьма интересны, — говорил Петя, рассматривая открывшийся перед ними вид. — Только одна церковь с традиционными маковками, а все остальные строения увенчивают остроконечные башенки с крестами, в которых и не заметно ничего византийского…
— Это не удивительно. Монастырь был основан татарским мурзой, принявшим крещение, и в первоначальных постройках угадываются восточные мотивы. Кстати, монастырь был основан в 1330-е годы и самые древние его строения относятся к XIV веку.
— Неужели его основал татарский мурза?
— Представь себе, да. Был такой знатный татарин Рахим во времена Ивана Калиты. Он уверовал в православные ценности, крестился, приняв христианское имя Демьян, и стал приближенным московского князя. От этого крестившегося мурзы пошли известные в истории дворянские роды, в том числе и Головинские, предки моей матушки, а стало быть, и мои…
— Трудно представить, что у тебя татарские корни. Вроде бы твоя внешность отвечает классическим представлениям о славянском типе…
— Ну, за пять веков татарская кровь представителей нашего рода была сильно разбавлена. Хотя надо признать, род Головинских всегда гордился своим происхождением. Наверное, поэтому мой дядя и выбрал когда-то для пострига именно этот монастырь, тем более, что наш далекий предок мурза Рахим, в крещении Демьян по прозвищу Голова, погребен в монастыре. Его мощи — местночтимая святыня.
Коляска въехала в арку надвратной церкви и остановилась у дворянской половины монастырской гостиницы.
— Когда приезжаю один, я обычно живу в келье у дяди, — сказал Дмитрий. — Но сегодня лучше попросим комнату в гостинице. Вдвоем мы можем стеснить старика.
— Поступай, как будет удобнее, Митя. Главное, чтобы мы не причинили никому беспокойства.
Иеромонах Геронтий и архимандрит, отец Антоний, старик лет семидесяти, в простых металлических очках, узнав, что приехали гости, спешили к ним навстречу. Колычев и Бурмин подошли к ним под благословение.
Беседа получилась недолгой — святые отцы торопились ко всенощной. Благословив гостей и пожелав им получше отдохнуть с дороги, архимандрит и иеромонах отправились к службе.
Дмитрий, хорошо знавший монастырь, проводил приятеля в гостиницу для богомольцев, в отведенные для них комнаты, где был уже приготовлен горячий самовар и угощение — стерлядь, грибки, огурчики, а на сладкое — мед в глиняном горшочке и монастырские медовые пряники с выдавленным на них силуэтом церкви.
В чистых, скромно обставленных комнатах с низкими сводчатыми потолками пахло ладаном, кипарисом и осенними цветами от монастырского цветника, еще не тронутого первыми заморозками. Ветер шевелил простые холщовые занавески в распахнутых рамах. Солнце садилось, окрашивая все вокруг в теплые янтарные тона, так хорошо дополнявшие краски бабьего лета.
Из церкви Всемилостивого Спаса, где шла служба, доносилось грустное пение…
— Ко всенощной мы сегодня не пошли, но завтра встанем пораньше и отстоим заутреню. Здесь так спокойно, так тихо, кажется, что остального мира просто не существует. Меня измотало проклятое банковское дело — эти допросы, истерики, обыски, вранье, угрозы… Хочется отрешиться от всего мирского и воспарить в горние сферы…
— Митя, может быть, мы пройдемся немного по монастырю?
— Ну что ж, пошли. В Спасском храме идет служба, туда мы зайдем завтра, поклонимся местночтимым иконам Тихвинской и Корсунской. А сейчас давай поднимемся в надвратную церковь Вознесения Господня, я покажу тебе одну забавную реликвию.
В надвратном храме, куда друзья поднялись по крутой боковой лестнице, обнаружилась икона старинного письма, изображавшая явление Богородицы с апостолом Филиппом татарскому мурзе Рахиму. Фигуру мурзы древний богомаз изобразил исполненной благоговения и святости, хотя, согласно легенде, он еще не был в тот момент христианином Демьяном.
— Мурзе являлась Богородица? — заинтересованно спросил Петр, разглядывая темную икону.
— Предание гласит, что являлась…
— Мне кажется, твой предок страдал манией величия, — хмыкнул Петя. — Что отчасти передалось его дальнему потомку и время от времени сказывается. Приврал твой мурза для пущей святости…
— Неуместные в храме Божием шутки. Свидетельские показания взять уже все равно не у кого, будем верить Рахиму-Демьяну на слово…
По окончании всенощной службы Дмитрий, оставив Бурмина в гостинице, пошел в келью к иеромонаху Геронтию.
— Дядя, простите, что вношу мирскую суету в вашу уединенную жизнь, но у меня так нехорошо на душе после дела, расследованием которого я занимался…
Колычев обстоятельно рассказал о банковском деле, ожидая какого-нибудь совета или хотя бы одобрения своих поступков.
— Дитя мое, — вздохнул монах. — Казнить и миловать дело Божье, а не человецев… Но Бог облек тебя властью, чтобы ты претворял его волю. Разумное наказание преступников — дело необходимое, ибо многие грешники, только претерпев страдания, способны на истинное раскаяние. Однако наказание должно быть справедливым и сообразным тяжести содеянного. Ибо с каждого, облеченного властью, спросится — во благо или во зло употребил он дар Божий? И ты должен прежде всего быть уверен, что наказанию предаешь преступников истинных, что не пошлешь под суд невиновных или достойных прощения по малости деяния… Моли Господа, чадо, чтобы ниспослал тебе мудрости, чтобы научил милосердию! И никого не карай без вины, хуже нет греха, чем обречь на мучения человека безвинного…
