Колычев появился на месте убийства раньше других вызванных унтер-офицером представителей власти — окружной прокурор Хомутовский и полицейский пристав Задорожный еще не подошли. Земский начальник Круглов, больной пневмонией, остался в постели, но велел регулярно докладывать ему о результатах расследования.
У дома Ведерниковых уже стояла плотная толпа зевак, невесть как прознавших о несчастье.
— Богдан Карпович, все следы затоптали к черту! — с упреком сказал Дмитрий унтеру.
— Простонародье глупое, что прикажете делать? Как мухи лезут! Не стрелять же по ним… Зато в дом никого не допускают, охрана у дверей выставлена.
— Прикажите в сад тоже никого не впускать на всякий случай.
Колычев прошел в дом. Мертвый Ведерников в залитой кровью рубахе лежал на ковре в спальне, ногами к кустарно выполненному громоздкому шкафу. Пятна крови уже успели подсохнуть и казались не алыми, а бурыми. Рядом с телом на ковре сидела Варвара с бледным и словно бы окаменевшим лицом и не отрываясь смотрела на убитого отца.
— Барышня папашу тут и обнаружили, — объяснил Поливко, — а потом не в себе сделались. От испуга, должно быть. Сейчас вроде Варвара Савельевна опамятовались, но, гляжу, не совсем… Как бы в отвлеченности пребывают. Другая бы уж голосила по отцу вовсю… Я уж, грешным делом, подумал — не сама ли Варвара Савельевна батюшку порешили. Но нет, по первым опросам барышни и няньки не похоже… Но не в себе барышня, не в себе.
— У нее шок. Ее надо увести из комнаты, с ней поговорим позже. Пусть кто-нибудь из прислуги ей поможет.
— Да уж просили няньку… «Уведи, — говорим, — старая, барышню от мертвого тела!» А та сама повалилась в кухне на пол и воет в голос. Очень уж хозяину преданная была.
— Доктора вызвали?
— Да доктор-то Ведерникову уже не поможет…
— Богдан Карпович, голубчик, доктор нужен для следствия, без него никак нельзя!
— Ну, нельзя, так что ж, призовем. Кого из докторов прикажете?
— Фролова из земской больницы. И еще непременно фотографа!
— Неужто, прости Господи, карточки с покойного делать будете?
— Богдан Карпович, убийство — дело серьезное. Надо все, что можно, на месте заснять, чтобы потом разобраться легче было. Возле рыночной площади фотография Иогансона, пошлите за ним срочно, если спит — будите, пусть придет с аппаратом и со всем, что потребуется для съемки. Он не откажет.
— Чудны дела твои, Господи, — пробурчал Поливко, но поплелся выполнять просьбы Дмитрия.
Колычев занялся необходимыми формальностями. Петр помогал ему писать протокол. Вскоре подошел прокурор Хомутовский, пожилой, тучный человек, страдающий одышкой. Вытирая лицо платком, он придирчиво расспросил Митю о предпринятых им действиях и, полностью одобрив их, уселся в сторонке в кресле.
— Пиши дальше, — диктовал Колычев Пете Бурмину, — створка окна приоткрыта, следов взлома нет. На подоконнике — смазанный отпечаток подошвы со следами садовой земли…
Расстроенный полицейский пристав Задорожный появился в дверном проеме, кивнул присутствующим, но в комнату, где и так было многолюдно, заходить не стал.
Наблюдать за происходящим из коридора было неудобно, сначала пришлось потесниться, чтобы пропустить врача, потом — чтобы прошел фотограф с аппаратом и треногой. Но все же пристав оставался в стороне, подальше от мертвого Ведерникова. Протокол уже взялся составлять молодой следователь, для чего и приятеля своего, юриста из Петербурга, подрядил. Что ж всем вместе путаться и друг другу мешать? Судейским чиновникам и карты в руки. А пока этот мальчишка с университетским дипломом, недавно назначенный на должность, будет суетиться у тела, Задорожный неторопливо все обдумает.
В таких делах поспешность вредна… Событие произошло из ряда вон выходящее, убийство, да не простое убийство — застрелили одного из богатейших людей города…
Полицейский пристав Тарас Григорьевич Задорожный, человек, облеченный в масштабах уездного городка большой, практически неограниченной властью (выше был только исправник и Господь Бог), пребывал в совершеннейшей растерянности и очень не хотел, чтобы это заметили другие. Его удивляло, что Колычев, юнец, служащий без году неделя, ведет себя так уверенно, словно каждый день расследует убийства. И ведь, подлец, откуда-то знает, что делать, что говорить. Вот что значит столичное образование! Не удивительно, что старик Хомутовский переложил на него все дела, мальчик весьма расторопный…
Господину Иогансону задачу поставили нелегкую — сфотографировать труп сверху, для чего ножки штатива пришлось выдвинуть на максимальную высоту, а сам мастер, набросив на голову черный платок, чуть не повис в воздухе, паря возле своей камеры.
— Теперь будьте добры, господин Иогансон, потрудитесь заснять комнату в разных ракурсах, — попросил Колычев, когда самая трудная часть работы была уже позади.
Иогансон установил аппарат в другой точке и уже приготовил магний, когда следователь вдруг разложил перед ним на полу квадрат из четырех полос белой бумаги.
— Господин Колычев, это что за фигура из полос? Какие-то новации в области сыскного дела? — поинтересовался прокурор. — Не иначе, как в журналах заграничных вычитали?
Дмитрий терпеливо объяснил, что подобный метод уже взят на вооружение в российской судебной фотографии, а не только за рубежом. Бумажный квадрат на снимке в перспективе будет казаться трапецией. Размеры сторон и высота этой трапеции при помощи несложных математических формул дадут возможность определить расстояние между предметами в комнате и реальную высоту предметов.
— Например, высоту этого шкафа можно будет определить по снимку в любое время.
— Высоту этого шкафа, батенька, можно измерить рулеткой здесь и сейчас и занести эти данные в протокол. Разве в университете вас не учили, что главное — это тщательный и детальный осмотр места происшествия с фиксированием всевозможнейших данных, ибо на предварительном этапе расследования не ясно, что именно окажется краеугольным камнем в системе доказательств? Продолжайте, голубчик, только без всяких модных заграничных штучек!
Колычев продолжил осмотр комнаты. Взяв со стола лампу, он попросил одного из полицейских приподнять кровать. Там валялась дорогая охотничья двустволка.
— Ружье! — Городовой потянулся, чтобы схватить находку.
— Руки! — гаркнул Дмитрий и схватил полицейского за рукав. Тот отдернул ладонь, словно от огня, и удивленно уставился на судебного следователя. Колычев осторожно, взяв двустволку платком, вытащил ее наружу.
— Отпечатки чуть не стерли. Петр, занеси в протокол: при осмотре комнаты под кроватью найдено ружье бельгийского производства с художественной отделкой.
— А почему вы, батенька, так сразу решили, что ружье бельгийское? — подал голос Хомутовский.
— По обозначению марки стали «Коккериль». Вот видите знак: «Acier Universal Cockerill» и фигурка петуха — значит, ружье Льежской мануфактуры и недешевое, судя по отделке, коллекционное.
