Судебный следователь Дмитрий Степанович Колычев решил на несколько дней забросить свои служебные обязанности и с головой погрузиться в праздничные хлопоты. На данный момент он занимался единственным делом — о жестоких избиениях рабочим консервного завода Сидоровым супруги Капитолины.
Канцелярская папка с надписью «Дело по обвинению запасного рядового Митрофана Петрова Сидорова в истязании жены своей Капитолины Никитиной Сидоровой»
[1] одиноко лежала на столе в кабинете следователя.
Дело было неприятное, но с юридической точки зрения простое. Сидоров, напившись в трактире при пригородном постоялом дворе, сильно разошелся и прилюдно избил свою жену Капитолину Сидорову, пришедшую в трактир с целью увести мужа домой.
В ходе разбирательства обнаружилось, что избиения в семействе Сидоровых происходят регулярно, а бывали случаи, когда Капитолина Никитична в одной сорочке бегала зимой по улице, преследуемая своим супругом, вооруженным кочергой или поленом.
Многочисленные свидетели жалели Капитолину и в красках описывали трактирную драку, когда пьяный Митроха «вошел в азарт» и надавал по шеям всем собутыльникам и даже содержателю трактира Моисею Исаичу, который принялся было усмирять буяна (правда, Сидоров «опосля поднес за обиду» всему обществу по стаканчику), и как от удара по спине его бедная баба «хлипкого сложения» так и перекинулась и глаза закатила, но на вопрос следователя, почему никто из них не заступился за жестоко избиваемую женщину, молчали или отделывались расхожей мудростью вроде «свои собаки лаются — чужая не приставай».
Дело Сидорова было почти готово к передаче в суд, Капитолина лечилась от побоев в земской больнице, и следователь считал себя вправе на праздничные дни отвлечься от скучных допросов завсегдатаев трактира и составления унылых бумаг.
Святки были таким замечательным временем, когда ожидаешь только хорошего и не хочется копаться в делах о пьяных драках с телесными повреждениями.
Когда в 1904 году Колычев приехал служить в маленький городок на Волге, жизнь здесь казалась тихой и сонной, и такой же была поначалу служба следователя.
Никаких кровавых драм в Демьянове не происходило, убийств или грабежей не случалось годами, и о новых разработках в криминалистике Колычев узнавал лишь из заграничных научных трудов.
На книги и журналы по юриспруденции Дмитрий Степанович денег не жалел, выписывал их не только из Москвы и Петербурга, но и из Берлина и Лондона.
Почерпнутые из новой литературы теоретические познания пригодились Колычеву осенью 1905 года, когда ему удалось распутать два сложных дела — крупную банковскую аферу и убийство.
Авторитет талантливого судебного следователя в глазах демьяновских обывателей поднялся на недосягаемую высоту. Уже никто не смел считать Колычева желторотым мальчишкой, вчерашним студентом и петербургским выскочкой, попусту получающим жалованье, квартирные и разъездные.
«Наш-то следователь, Дмитрий Степанович, — голова! — говорили демьяновцы. — Вот что значит образованность! Даром что молодой, а и прокурора самого за пояс заткнет».
Революционными волнениями 1905 года захолустный Демьянов переболел в легкой форме. Почти все крупные промышленные предприятия города принадлежали миллионеру Ведерникову, а он никаких вольностей вроде забастовок или комитетов у себя не дозволял. Дочь предпринимателя Варвара Ведерникова, унаследовавшая отцовское дело, тоже смогла найти с рабочими общий язык.
Глухие слухи о баррикадах в Москве, об уличных боях и расстрелах докатывались до Демьянова и тревожили горожан, но говорить об этом старались поменьше — не буди лихо, пока оно тихо…
Рождество и Святки отмечали в городе, как всегда, широко. Наступал новый, 1906 год. Всем хотелось, чтобы он был лучше прошедшего, принесшего столько горя…
В ранних зимних сумерках Колычев шел к своему дому, с удовольствием слушая, как под его ногами похрустывает жесткий снежок на тропинке. Затейливый деревянный особнячок с пристройками и верандами утопал в сугробах, но от калитки к крыльцу вела расчищенная и нахоженная дорожка.
В окнах гостиной теплился огонек лампы. Петр Бурмин, университетский приятель Колычева, сидел у печки в кресле-качалке с французским романом в руках. В печи потрескивали дрова, и теплые волны прогретого воздуха окутывали комнату…
Летом 1905 года Бурмин, запутавшийся в политических делах, приехал в Демьянов к старому другу, чтобы переждать тяжелые времена, и неожиданно прижился в уютном захолустье.
Нерегулярный доход от публикаций в журналах, дополняемый продовольствием и деньгами, присылаемыми из имения матушкой, давал ему возможность вполне безбедно существовать, переходя от письменного стола к обеденному, потом на диван для задушевной беседы с другом…
Петя стал полнеть, полюбил долгие вечерние чаепития у блестящего самовара, завел теплый клетчатый плед и домашние туфли на заячьем меху, и такая жизнь ему вполне нравилась.
Далеким и ненужным казался теперь продуваемый всеми ветрами чопорный гранитный Петербург, университетская кафедра, суета нервной столичной жизни… Петр, которого еще в студенчестве прозвали Топтыгиным, все больше и больше оправдывал это прозвище.
Колычев первым делом зашел на кухню, где возился его слуга Василий, молодой деревенский парень, очень гордившийся своей службой в доме господина следователя. Вручив Васе конверт с месячным жалованьем, к которому в этот раз прилагались еще и наградные к празднику, и поздравительные (Василий на Новый год справлял именины), Дмитрий отправился в гостиную, где блаженствовал у печки Петр.
Не оборачиваясь на вошедшего в комнату Колычева, Петя лениво проворчал:
— Прикрой дверь, дует!
— Топтыгин, ты превратился в настоящего Обломова! Тебе не стыдно? Погода чудесная, а ты тут сидишь, как старый дед, весь в пуху и меху. Хоть бы вышел пройтись, воздухом подышать. Угоришь у печки!
— Отстань, Митя, там так холодно, я никуда не пойду.
— Да нет, пойти придется. Мы же сегодня званы на вечер к Мерцаловым.
— Я и забыл совсем. А может быть, ты как-нибудь один, без меня?
— Петя, нельзя же быть таким тюфяком! Тем более это будет не обычный вечер. Пока все держится в тайне, но мне по секрету шепнули на ушко: сегодня будет отмечаться помолвка Машеньки Мерцаловой с женихом из Петербурга!
— С женихом из Петербурга? Кто он такой и откуда взялся?
— Красавец, флотский офицер, герой Порт-Артура, лечился в Петербурге после ранения, познакомился где-то с Машенькой и последовал за ней сюда…
— Ты подумай, лучших демьяновских невест уводят! Пожалуй, стоит посмотреть на этого флотского…
— Конечно, такой тюха, как ты, в тапочках на заячьем меху, не может сравниться с блестящим офицером. Лучшие невесты — не дурочки!
