— Ты почему не кушаешь?
Валико пожал плечами. После тюремной колбасы (а может быть и хлеба) у него началась изжога. На душе было как-то пусто и противно.
— Мне ведь тоже кусок в горло не лезет, — со слезой в голосе пожаловалась Нелли. — Я все думаю, как он там, где он там?..
— Ой, да все нормально у него! — воскликнул Валико. — Он сидит себе в своем гараже, машины ремонтирует-да! Что еще с ним сделается? («Он же не мотается на джипе в шоферах у разных придурочных наркоманов и папенькиных сынков, поминутно рискуя получить пулю!» — мог бы добавить он, но, разумеется, ничего добавлять не стал).
Давно начавший пить, особенно после рождения второй дочки, Тамаз, то ли обидевшись на непредсказуемый организм супруги, то ли потеряв интерес к деторождению, вдруг резко углубился в работу. Раньше его занюханный автосервис в районе перовских гаражей был способен только на слесарку и постановку машины на подъемник. В последние два года, оторвав себе новый офис на месте отвоеванного ателье, он стал выполнять и сварочные, и кузовные работы, даже решил поставить компьютерную диагностику сход-развала. Все это требовало больших денег. И вместо того, чтобы купить детям обновку или комод какой-нибудь, Тамаз покупал баллоны с аргоном и поношенный тельфер, чтобы не таскать моторы вручную. А поскольку клиент все больше шел небедный, приходилось оставаться на сверхурочные ночные работы, плавно переходившие в попойки. Ведь всухомятку ночной закусон в рот не полезет, а круглосуточных ларьков в округе было предостаточно. Разумеется, Тамаз и не думал ей изменять, горячо заверил женщину Валико, но при этом вспомнил, что несколько раз, когда он оставался в ночную смену, ребята приводили молодых женщин из расположенного неподалеку от гаражей общежития асфальто-бетонного комбината. И эти женщины за какие-то пятьдесят рублей с носа и стакан водки с бутербродом согласны были обслужить хоть бригаду мужчин.
— Хорошо, — согласилась Нелли. — он занят, он работает круглые сутки, деньги зарабатывает, только уж не знаю, на что он их тратит, а мне теперь что прикажешь делать? Я же женщина, я тоже человек. Ты ведь не хочешь, чтобы я стала изменять ему, стала шляться к какому-то вечно пьяному Кольке с первого этажа…
— К Кольке! — ужаснулся Валико, вспомнив испитую физиономию ханыги-соседа, который вечно таскался к нему стрелять чирики. — Ты с ума сошла!
— А он ко мне уже клинья подбивал. Мол, приходи, поговорим, выпьем… Ну я то знаю, он меня только ради выпивки приглашает, думает, что я ему ради этого дела налью. Но ради того, чтобы почувствовать рядом мужчину, я готова даже на это…
— Погоди! — воскликнул Валико. — Ничего больше не говори. Я завтра же переговорю с Тамазом…
— И думать не смей об этом! — выкрикнула Нелли. — Чтобы он меня опять избил, как в прошлый раз? Тогда я точно заберу детей и уеду назад, в свою деревню. А ты будешь разрушителем нашей семьи.
— Но я-то здесь причем? — изумился молодой человек.
— Как причем? Ты ведь младший брат. По обычаю гор, если старший брат погибает, младший берет в жены его жену.
— Но ведь Тамазик живой!
— Для меня он все равно что умер! — отрезала Нелли. И сказала уже мягче: — Послушай, я ведь от тебя не требую там любви, поцелуев. Не хочешь — не целуй. Я сама все сделаю.
— Что — сама?
— Твое дело — лежать как лежишь, а все остальное я сделаю сама. Да, и глаза закрой.
— Послушай, Нелли, ты что-то не то придумала, — запротестовал он, но смолк, почувствовав, как ее рука скользнула ему под одеяло и легла на трусы.
— Тише, — шепнула она и погасила ночник, — молчи, детей разбудишь.
Пальцы ее осторожно трогали его, периодически сжимаясь и разжимаясь.
— Ну вот видишь, и никакой любви не надо, ты и так готовый.
Он вдруг с ужасом понял, что и впрямь готов, как жеребец почуявший кобылицу. Тем более, что кобыла была совсем рядом, исходящий от нее запах дурманил его, буквально сводя с ума от желания. Она откинула с него одеяло и задрала свое уродское цветастое платьице, обнажив широкие крутые бедра, затем села на него верхом — и он моментально оказался в ней. Так началась упоительная скачка, в которой каждый стремился достичь высшей степени наслаждения.
В момент, когда он уже готов был разрядиться, в коридоре раздалось топанье босых ножек и в дверях показались две любопытных девичьих головки. Почувствовав его напряжение, Нелли обернулась.
— Мама, — сказала девочка постарше, — там, у Мишки живот разболелся. Он плачет.
— Ладно, иди к нему, скажи, что я сейчас приду и почитаю ему сказку. Кому сказала, иди быстрей.
Девочки — топ-топ — скрылись в коридоре.
— Ну, давай, быстрее кончай. — шепнула женщина. — Ты меня уже уморил, Тамаз никогда не был со мной так долго. Или ты уже все?
— Кажется, все.
— Противные девчонки, весь кайф сломали, — расстроилась она, спрыгивая с него.
— Послушай, — вдруг отчего-то предложил он, может, для того, чтобы извиниться за свою неуклюжесть, — хочешь, я тебе поцелую?
— Ты? Меня? Ну, не знаю, как хочешь. Тогда уж лучше я тебя.
Женщина нагнулась над ним, и их губы соединились в долгом поцелуе, которого она не смогла вынести стоя, села рядом с ним, и Валико ощутил под рукой ее худые, высосанные тремя детьми, но все равно чуткие к мужской ласке груди.
Почувстовав прикосновение его рук, она резко отпрянула и спросила.
— Ты что, решил на второй заход пойти?
— А ты будешь против?
— Разумеется! — шепотом возмутилась она. — Во-первых, слышишь, там ребенок надрывается. А во-вторых, одно дело исполнить мужской долг, а совсем другое — превращать это дело в разврат!
Изумленный до глубины души ее логикой, Валико откинулся на подушке и сразу заснул. Ночью ему приснилось прикосновение женских губ к его губам, и осторожная ласка возбуждающе чутких пальцев и вкус маячащих над его лицом сосков, но он спросонья так и не понял, был то сон или явь, и только утром обнаружил, что лежит без майки и трусов, в то время как в такое время года он обычно этих деталей туалета с себя не снимал — на кухне было прохладно.
В начале девятого утра дома никого не было, жена Тамаза повела младшенького в детский сад, а девочек в школу, сама же на обратном пути зайдет на рынок, в два-три магазина и начнет готовить обед. И так до половины первого, пока не придет пора сходить за девочками, а потом к пяти — за младшеньким. Жизнь вернулась на круги своя. Стряхнув с себя ночное наваждение, Валико быстренько сполоснулся и поспешил к машине. Бог с ним с утренним бегом — достаточно ночной гимнастики.
У него была купленная по случаю за 200 долларов и литр осетинской водки «копейка» с перебранным им самолично движком, достаточно затрапезная, чтобы не вызвать интереса у автоинспектора и достаточно приличная, чтобы можно было в вечернее время подхалтуривать на дороге — не последний источник его доходов.
