По поводу серии убийств собирался Совет безопасности, так как в Москве царила паника и люди боялись ночью выходить и ездить по улицам. Были приняты усиленные меры для патрулирования города, но толку они не принесли. Убийства продолжались в еще более ужасной циничной форме, и никто не знал, что делать.
Поэтому Максимов с Фоминым догадались, что Краснов помогает им таким вот оригинальным образом — подставляет какую-то девку, кстати, очень похожую на проститутку с Тверской. Николай Иванович и Алексей запоздало вспомнили, как та голосовала на обочине, когда они пьяные ехали по домам после вечеринки.
Делать было нечего, генерал напирал, но Максимов не собирался сдавать Краснова. Не хотел, чтобы история с «уткой» всплыла в МУРе.
Подобные случаи с «утками» бывали и раньше. Либо по ошибке подозревали и искали не того человека, либо нарочно подставляли кого-то, чтобы обезопасить себя от гнева и постоянных нравоучений начальства. «Утка» давала возможность успокоить общественное мнение, газетчиков, телевизионщиков, а главное — начальников и спокойно работать с настоящими подозреваемыми, скрупулезно изучать улики, вести нудное, дотошное расследование.
Позднее «утку» — разыскиваемого по фотороботу человека — находили, задерживали, выясняли, где он был в момент убийства, проверяли алиби и отпускали с миром. И вновь запускали «утку» с уже другим подозреваемым.
Так расследуется большинство громких убийств. Ведь убийц по фотороботам находят крайне редко.
— Борис Андреевич, я вам уже сказал, я не могу назвать имени моего секретного источника информации. Не имею права. Хотите, я сам боссу доложу о подозреваемой?
— Ты бы лучше ему о провалах докладывал, а я об успехах, — забурчал генерал.
— Хорошо, — выдохнул полковник.
— Ты перешлешь мне фото? — наконец спросил начальник.
— Нет, Боря, не перешлю. Боюсь утечки информации. Тебе прикажут и ты его отдашь выше, оно попадет в прессу, подозреваемая затаится и ее невозможно будет найти. И убийства продолжатся.
— Так ты знаешь, где ее искать?
— Знаю. Но ее можно спугнуть, поэтому страхуюсь, — полковник замолчал.
Оперативники смотрели на Максимова с сочувствием, но и с надеждой, что сегодня сильнейшего разноса не будет.
И вот полковник попрощался с генералом, положил трубку, посмотрел на подчиненных и произнес:
— Ну, давайте начнем. Ты, Леша, первый.
Фомин поерзал на стуле, помялся немного и произнес:
— По двум последним убийствам. Позавчера, в десять часов утра, в районе Измайловского парка обнаружен джип «Кия» с двумя расчлененными трупами в салоне. Принадлежит машина одному из убитых — Вадиму Белопольскому, сотруднику частной коммерческой фирмы. Второй, Константин Манеев, сослуживец Белопольского. Смерть обоих наступила примерно в два часа ночи того же дня.
— Здорово сказал, — перебил его Максимов, — в два часа ночи того же дня…
— Ну, вы поняли. Ночью убили, а утром, через четыре часа, их нашли.
— Понятно, продолжай.
— Тут термины медицинские, фотографии, может, Гена Петров скажет? — Алексей поморщился — не хотел влезать в подробности смерти, вскрытия и всего того, что было ему крайне противно.
— Хорошо, все знают, ты чистюля, — хихикнул полковник. — Гена, давай…
Уставший, прокуренный, слегка нетрезвый, работа такая, иначе никак, патологоанатом Петров открыл папку, достал листы и начал читать:
— Смерть обоих наступила примерно между часом и двумя ночи от многочисленных колотых ранений в разные части тел. Всего их около ста. Примерно по пятьдесят на каждого. Хотя, для того чтобы убить, хватило бы и трех. Белопольскому пробили сердце, а Манееву печень.
Смерть наступила мгновенно, но потом убийца стал глумиться над трупами. Отрубил половые органы, раскидал по салону, выколол глаза, разрезал рот, вскрыл брюшину и вынул из нее кишки.
Алексей Фомин слушать это не стал и, чтобы не выходить из кабинета, заткнул пальцами уши и сидел так до тех пор, пока патологоанатом не закончил рассказ.
— Теперь по уликам. — Николай Иванович передал слово криминалисту Егорову.
— Оружие, которым было произведено двойное убийство, не найдено. Предположительно это тесак, примерно тридцать сантиметров длиной и четыре шириной. «Мясник» его использовал во всех шести случаях.
— Что с отпечатками? — поинтересовался полковник.
— Их нет. Он орудует в перчатках, или стирает их тряпкой или носовым платком. Хотя такое количество стереть невозможно, скорее всего перчатки.
— Значит, он или она действует сознательно?
— Да. Но мотивировка маньяка не ясна. Почему он убивает водителей недорогих иномарок?
— А что вы думаете по этому поводу? — Максимов обратился к сидевшей в углу кабинета Нине Морозовой — психологу.
Она была молода, красива, недавно с отличием окончила факультет психологии МГУ и ее распределили на работу в МУР. Одевалась Нина скромно, недорого, старалась внешне не выделяться из пестрой толпы сотрудниц угрозыска.
Это было ее первое дело. Ей показывали фотографии, видеозаписи и от них ей стало не по себе. До сих пор она находилась под впечатлением увиденного, но, несмотря на это, проанализировала ситуацию и сделала выводы:
— Я думаю, перед нами человек с измененной психикой.
— Невменяемый, — дополнил полковник.
— Частично невменяемый. В обычной жизни он или она нормальный человек, субъект, личность, но в некоторые моменты, под воздействием каких-то жизненных причин, возможно, погоды, психика изменяется, и он совершает убийства. Потом снова становится нормальным человеком и живет обычной жизнью.
— Оборотень? Как такое возможно: убить, расчленить тело, а потом спокойно жить и чтобы совесть не мучила? — Фомин вопросительно посмотрел на Морозову.
— Это загадка психики маньяков. Они безусловно больны, но по-своему. Их не мучает совесть за злодеяния. Они звери в человеческом обличье.
— Даже будучи пойманными, — добавил Максимов, — они раскаиваются только для вида, чтобы им смягчили наказание. В душе же они холодны и неприступны. Они спокойно говорят об убийствах, описывают их с ужасающими подробностями, так что жутко становится. — Максимов сурово осмотрел всех присутствующих. Ему как никому другому были известны повадки этих преступников.
— Я думаю, у них на уровне подсознания отсутствуют некие социальные тормоза, запрещающие человеку убивать себе подобного, — продолжила Нина. — В детстве им этого не привили. Им не сказали, почему нельзя мучить животных, они не видели негативной реакции взрослых на то, как они их мучают. Сначала с удовольствием убивали кошек, собак, а когда выросли, стали с тем же удовольствием убивать людей, расчленять их трупы. Они не боятся общественного порицания за содеянное. Им хочется убивать. В некоторые моменты жизни эта их потребность проявляется, и они получают от этого несказанное наслаждение. Ради этого наслаждения, садистского оргазма, если хотите, они вновь и вновь идут на ужасные преступления.
