Ивлев стоял у окна и подумал, что неплохо бы пойти и встретить Наташу.
Он всегда старался не давать волю тревожным мыслям, но сейчас ничего не мог поделать. Подумал, что сейчас пойдет встречать жену и беспокойство исчезнет. Ведь в конце концов не его сознание мыслям, а они подчиняются мозгу. Стоит только приказать… Но как раз приказать он почему-то не мог.
«Ерунда какая-то», – думал капитан, надевая пиджак, под которым кобура с пистолетом не была видна. Не хотелось привлекать внимание.
Ивлев вышел на улицу и не спеша направился к автобусной остановке. Времени в запасе еще было минут десять-пятнадцать.
Он стоял и водил глазами по объявлениям, театральным афишам, но, сам того не желая, то и дело посматривал на часы.
Наверное, его нервозность была заметна, потому что одна женщина пожилого вида пристально следила за ним.
Прошел автобус, ожидавшие его пассажиры заполнили салон, но эта женщина никуда не поехала. Она краем глаза смотрела за Ивлевым, что-то комкая в своей сумке.
«Странная какая. Чего ей надо?» – думал капитан, всем своим видом показывая, что здесь он просто так и никуда ехать не собирается.
Подкатил троллейбус. И опять все, кто стоял на остановке, влезли в него. Остались только Ивлев и эта женщина. Ивлев отвернулся.
– Молодой человек, – услышал он скрипучий голос, обернулся. Перед ним стояла та самая женщина, ее глаза грозно уставились на капитана через очки в золоченой оправе.
– Я вижу, вы никуда ехать не собираетесь? – спросила она.
– Точно, – нехотя ответил капитан и хотел опять отвернуться, но женщина забежала с другой стороны.
– Это вы объявления на остановке расклеиваете? Что за безобразие! Только их сорвут, опять появляются. Это что вам, рекламный щит? – начала она проводить воспитательную беседу.
– Какие объявления? Вы что? – Голос Ивлева прозвучал слишком грубо.
Женщина отступила на два шага назад, приготовилась обороняться сумкой, если бы он полез на нее с кулаками.
– Вот! Вот какие манеры у вас, демократов! – скрипела она.
Проходившие мимо две женщины с любопытством остановились на шум.
– Какие демократы? О чем вы говорите? – Капитан смекнул, что просто так эта ненормальная не отвяжется, достал удостоверение и сказал: – Мы здесь проводим задержание особо опасного преступника. И если вы будете мешать… – Что последует за этим «если», объяснять не пришлось.
Женщина слащаво заулыбалась:
– Вы меня извините! Я тут на полставки за чистотой слежу. Повадился один какой-то объявления клеить на остановке. А Лужков ведь запретил. По субботам ездит, проверяет. Извините меня, – сказала она напоследок и резво поскакала к следующей остановке.
Ивлев остался один.
Прошел еще один автобус, а Наташи почему-то не было.
«Где же она?» – думал капитан.
Начал накрапывать мелкий дождь. А капитан Ивлев стоял и терпеливо ждал. Так он простоял примерно с час. Промокнув до нитки, он вернулся домой злой, как никогда.
«Хоть бы позвонила! На меня ругается, а что сама задерживается – это ничего. Это можно. Опять, наверное, пересдача», – задержку жены он отнес на счет производственных неурядиц магазина.
Наташа говорила, что теперь у них новый директор, а значит, в работе будут изменения.
«Дурацкая у нее работа», – думал капитан, поднимаясь по лестнице.
Еще не доходя до двери своей квартиры, услышал телефонный звонок. «Наташка!» Он мигом отпер дверь, вбежал в прихожую.
– Алло! Наташка, это ты?
– Это мы! – услышал он утренний голос и вздрогнул, потому что рядом с говорившим раздался голос Наташи.
Она плакала, звала его, о чем-то просила. И кто-то кричал на нее.
В первую секунду Ивлев растерялся, не знал что сказать. И тогда голос из трубки спросил:
– Чего молчишь?
– Послушайте, – произнес капитан.
Но голос в трубке его перебил:
– Заткнись, падла! Заткнись и слушай. Ты в почтовый ящик давно заглядывал?
Сердце закололо, и тупая боль разлилась по левой половине груди. «Боже мой!» – мысленно сказал Ивлев и ответил в трубку:
– Сегодня еще не смотрел. А что? – пытался он выведать, но из трубки рявкнули:
– Ну так посмотри! Только не падай в обморок. Сделаешь только хуже своей женушке. Иди глянь. Мы тебе потом позвоним. – И в трубке послышались частые гудки.
Ивлеву казалось, что они острыми иглами насквозь прокалывают его слух и сознание.
Он бросил трубку и, не закрывая дверь, побежал на площадку второго этажа, где на стене в два ряда висели почтовые ящики.
Открыв свой, он увидел конверт. Пощупав его и еще не распечатав, побелел лицом и затрясся. Руки, державшие конверт, дрожали.
Проходившая мимо соседка, округлив глаза, уставилась на него.
– Здравствуйте, – прошептала она. Заглядевшись, споткнулась о ступеньку, чуть не упала и сразу же убежала наверх.
Ивлев ничего ей не ответил. Он ее в этот момент не видел. Он не видел вообще ничего, кроме конверта.
Бережно держа конверт в руках, он вбежал в прихожую, разорвал бумагу и вскрикнул, увидев то, что в нем лежало.
Это был мизинец с левой руки, отрезанный по вторую фалангу. Мертвый, посиневший палец, перепачканный запекшейся кровью.
– Наташка! Наташка! Боже мой! Что они сделали! – прошептал Ивлев, словно боялся, что кто-то может его подслушать и тогда Наташе станет только хуже.
Он сел на пуфик рядом с телефонным аппаратом, закрыл лицо руками и заплакал.
Едва телефон тренькнул, собираясь зазвонить, Ивлев схватил трубку.
– Алло! – дрожащим голосом сказал он.
– Ну что, капитан, получил письмо? – спросил голос из трубки.
Ивлев молчал, чувствуя обреченность, и трубка рявкнула:
– Я не слышу! Получил?
– Получил, – подавленным голосом ответил капитан.
Трубка помолчала, а затем тот же голос продолжил:
– Сам виноват! Тебя предупреждали. Смотри, дернешься еще, получишь в посылке голову жены. Выбирай сам, что для тебя лучше.
– Я согласен. Я сделаю все, что вы скажете. Только не убивайте ее. Она здесь ни при чем, – попросил Ивлев, надеясь пробудить у преступников хоть малейшее сочувствие.
– Да. Она баба красивая. Какие у нее титьки! Ты ведь не хочешь, мент, чтобы мы ей отрезали титьки?
Ивлев обреченно молчал.
– Я спрашиваю, ты не хочешь? – закричала трубка.
– Не хочу. – Ивлев старался держаться спокойно. По крайней мере, нельзя показывать страха, иначе станешь игрушкой в их руках.
