Когда руки в перчатках уже были возле ее шеи, Лариса чуть изогнулась и изо всех сил укусила мужчину за руку.
Гуня, вскрикнув от боли, отшатнулся. Лариса напряглась и со всей силы ударила Гуню по ногам, и он, не удержав равновесия, упал, осыпая ее бранью и угрозами.
Воспользовавшись моментом, Лариса вскочила с пола и кинулась в прихожую, потом на площадку, быстро нажала кнопку вызова лифта. Но тут она услышала, как Гуня поднялся с пола и бросился за ней.
«Ну, скорей же!» – мысленно подгоняла она медленно поднимавшуюся кабину лифта. Решив не дожидаться, она побежала по лестнице. Прыгнув через пару ступенек, она подвернула ногу, поврежденную еще в детстве, когда занималась фигурным катанием, и упала, покатившись по ступенькам на площадку четвертого этажа. Лариса еще успела закричать так, что сама чуть не оглохла от собственного голоса. Но сейчас необходимо было, чтобы ее услышали. При падении она разбила голову, и по ступенькам тянулся кровавый след.
Посмотрев вниз, Гуня увидел Ларису лежащей без движения.
«Черт бы ее побрал! Неужели все сорвалось?» – Он хотел спуститься на нижний этаж, но услышал, как там открылась дверь, из квартиры вышла женщина и тут же испуганно заорала.
Дверь лифта была открыта.
– Впервые у меня такое, – проговорил Гуня, несколько разочарованно, – чтобы баба и вот так… – Он быстро вошел в кабину лифта и нажал кнопку с цифрой «один».
Выходя из подъезда, он услышал громкие голоса разбуженных жильцов.
– «Скорую» надо! Она еще дышит, – кричал кто-то.
– Вот зараза баба, – сказал Гуня, подойдя к машине.
– Ну, что, все нормально? – озабоченно спросил водитель, устав от долгого ожидания.
Гуня только махнул рукой.
– Кажется, она жива.
Толстяк-водитель переменился в лице.
– Да ты чо! Хозяин будет недоволен.
– Сам знаю. Поехали отсюда. Остановишься у соседних домов. Надо будет проследить, в какую больницу ее отвезут, – сказал Гуня.
Обо всем случившемся с Ларисой Тютин узнал утром. Стелбин позвонил в Павлово-Посадский отдел внутренних дел, и оттуда приехал водитель на «уазике» и передал сообщение.
«Как же так? – недоуменно спрашивал себя Тютин. – Я ведь только вчера был в Москве. Вчера убили Татьяну. И тут же взялись за Ларису». – Он быстро собрался.
Наташа тоже хотела поехать, но Тютин ее отговорил, сказав, что в больницу пустят только его одного.
– Тебе нет никакого смысла ехать. Только лишний раз расстроишься. Вот поправится мама, и я тебя отвезу, – пообещал он.
И Наташа осталась с генералом и его женой, а Тютин помчался на своей «восьмерке» в Москву, выжимая из машины бешеную скорость, и уже через час был в больнице. Без халата его не пускали в отделение травматологии. Пришлось строгий персонал задобрить пятидесятирублевкой.
– Я вам разрешаю побыть с дочерью не более пяти минут, – распорядился розовощекий бородач в очках, как оказалось, лечащий врач Ларисы.
– Доктор, плохо дело с ней? – озабоченно спросил Тютин, зная привычку врачей скрывать правду. И этот бородач не горел желанием вести откровенные разговоры и ответил несколько уклончиво:
– Как вам сказать… У вашей дочери тяжелая черепно-мозговая травма. Мы сделали операцию. Минимум дней двадцать ей придется полежать. – Он указал на дверь. – Она тут.
Палата, в которой лежала Лариса, была четырехместная, но две койки оказались свободными. Тютин не удивился этому. Клиника дорогая, и попасть именно в это отделение травматологии – не каждому по карману. Тут помог Стелбин.
У окна лежала женщина лет шестидесяти, нога в гипсе. Рядом возле тумбочки стояли ее костыли. Она читала журнал «Крокодил» и на вошедшего Тютина даже не обратила внимания.
Он поздоровался, но женщина не отреагировала, увлеченная чтением.
Ларису Тютин не узнал. С забинтованной головой и фиолетово-синим лицом, заплывшими глазами. «Неужели это она?»
Услышав, что кто-то вошел, Лариса медленно открыла глаза и всмотрелась в вошедшего. Но Тютину показалась, будто глаза ее не двигаются, словно жизнь уже угасла в них. Неожиданно Тютин почувствовал: что бы врачи ни делали, Лариса должна умереть.
– Папа, – едва слышно произнесла она и сжала правую руку, но сжала несильно, а чуть пригнув пальцы, словно поманив его.
– Лариса, – выдохнул Тютин звук, похожий на стон, и слезы покатились по его щекам. Стало невыносимо больно от бессилия, что не смог помочь ей, не успел.
– Не надо, – попросила она. И у самой глаза заслезились.
– Доченька моя! Как же это? Что случилось? Кто тебя?..
Лариса облизала сухие губы. Помня строгий наказ врача ни в коем случае не давать пить, Тютин только мокрой ложечкой из стакана с водой прикоснулся к губам дочери. Она схватила эту ложечку губами, высасывая с нее влагу.
– Дай мне воды… Ну, пожалуйста… – попросила Лариса отца.
– Лариса, прости. Не могу я… Врач не велел, – оправдывался Тютин.
Но Лариса настаивала.
– Я говорить не могу. Во рту все пересохло. Дай, пожалуйста, один глоточек. Врач не узнает.
И Тютин уступил.
Лариса облизала влажные губы, вздохнув глубоко, сказала тихо, чтобы соседка по палате не слышала:
– Меня пытались убить… – Дыхание у нее было прерывистым, и Тютин заволновался, хотел позвать врача, но Лариса не велела.
– Скажи кто? Лариса! Прошу тебя. Мне надо знать. Я их отыщу. Из-под земли достану.
Лариса отдышалась и зашептала опять:
– Я его не знаю. Высокий, худощавый мужчина в лакированных ботинках. Лица я не рассмотрела. Мне было страшно…
– Ладно, Лариса. Ладно, успокойся. Только не волнуйся, пожалуйста. Все будет хорошо, – сказал Тютин дежурную фразу.
Лариса, спеша выговориться, шептала:
– Он хотел задушить меня. Сказал, из-за тебя. Нам кто-то мстит, папа! Мстит! А вдруг они захотят убить и Наташу? Они – звери! И ни перед чем не остановятся. Это они убили Толю. Мне страшно за Наташу. Защити ее, папа! Прошу тебя. Пообещай мне! – Она застонала, и распухшее ее лицо скривилось от невыносимой боли. По щекам побежали слезы.
Тютин схватил ее за руку, поцеловал.
– Лариса! Доченька моя родная!
В палату сразу же вошли врач и медсестра.
– Вам сейчас лучше уйти, – предложил врач Тютину, хмурясь.
– Доктор…
– Я все слышал. Постараюсь присмотреть за ней. Извините, но сейчас я должен заняться больной.
– Доктор, мою дочь пытались убить. – Голос у Тютина дрогнул, и полковник заплакал. – Понимаете? Убить.
– Я понимаю. У нас в больнице охрана. И проникновение посторонних исключено. Возле палаты подежурит охранник.
