– Успокойся. Ты же не на сцене. Я не собираюсь никого убивать. Живи как тебе нравится. И если позволишь, я буду тебе помогать.
– Но зачем это вам? Вы можете попасть в историю… Наше знакомство может лишь навредить вам. Вчера, к примеру, я угнала машину. Мне нужно было срочно согреться… Это долго объяснять.
– Ты хочешь отомстить за своего мужа?
– Пока не знаю. Понимаете, пока я не УВИЖУ его, я не поверю в то, что его больше нет. Вот и все. А теперь позвоните Вере Фишер, моей приятельнице, и спросите, когда будут похороны…
– Я же сказал, что это делать вовсе необязательно. Сейчас я открою газету, и ты сама все увидишь…
И она увидела: «15 июля известный адвокат М. А. Лерман и его 19-летняя супруга Изабелла погибли в результате взрыва мины, заложенной в их машину… По предварительным данным, убийство адвоката – дело рук одного из его клиентов, который после уплаты Лерману большого гонорара остался недоволен решением суда…»
– Тебе неприятно это читать?
– А вам доставляет удовольствие задавать мне дурацкие вопросы?
– Извини. Теперь ты выяснила, когда состоятся похороны?
– Да. Завтра в двенадцать.
– Значит, до этого часа ты можешь отдыхать. У тебе есть еще какие-нибудь дела?
– У меня нет денег.
– Тебе нужно по магазинам? Я в твоем распоряжении.
– Зачем вам тратить на меня деньги? На что вы рассчитываете?
– На все. – Он смотрел на нее спокойным взглядом, и Изабелла почувствовала, что краснеет. Она недооценила этого человека.
– Я не буду спать с вами.
– Ну и не надо. Мне будет достаточно твоего присутствия в моем доме. Мы будем вместе завтракать, обедать и ужинать…
– Вы хотите сделать из меня домработницу?
– Нет, Боже упаси, у меня есть женщина, которая ведет хозяйство. Мне будет ПРИЯТНО видеть тебя здесь каждый день, вот и все. Конечно, мне бы хотелось большего, но об этом пока говорить преждевременно.
– Это всегда будет преждевременно.
– Пусть и так. Я понимаю тебя, ведь ты любила Лермана.
В машине она размышляла о том, что же такого увидел в ней Григорий тогда, в интернате. Что нашел в ней Макс, она узнала только спустя месяц после их первой встречи. «Я понял, что ты – моя. И все». Так сказал Макс. А что скажет Г.А.?
– Григорий Александрович, почему в Томилине вы обратили внимание именно на меня?
– Я – прежде всего эстет. Ты красива. У тебя необычной формы глаза, лицо, да и все тело. Думаю, что твой Максим говорил тебе это не раз.
– Говорил. Но только мои глаза ничего ТАКОГО во мне не видят.
– Для этого нужны мужские глаза.
– У меня маленькая грудь. – Она пыталась отвлечься от невеселых мыслей.
– Она станет больше…
– Откуда вам знать?
– Чувствую. Ты очень сексуальна, Белла.
– Макс звал меня Зу-Зу.
– Очень мило, но я не смогу звать тебя так. И ты сама, наверное, не позволишь?
– Да.
– Я тебя немного отвлек?
– Не знаю. У меня в голове каша. Я не знаю, когда смогу нормально реагировать на окружающее. Я даже не уверена, что смогу выбрать себе одежду. Мне кажется, что я – это не я.
Они вошли в магазин, и Белла под пристальным наблюдением Григория Александровича принялась прогуливаться между кронштейнами с платьями, блузками, костюмами, юбками, брюками и бельем. Это был хороший магазин, и раньше (ведь теперь жизнь Беллы будет разделяться роковым днем – 15 июля, – а потому очень часто в сознании будут звучать фразы: «до», «раньше», «после смерти Макса…») он нравился ей богатым выбором вещей светлых тонов. Обыватели (так, во всяком случае, называл большую часть людей Макс, а Зу-Зу впитывала это как губка) почему-то предпочитали темную одежду: это практично и не бросается в глаза. Зу-Зу же бросалась в глаза всегда, а потому ей было не привыкать, когда на нее оборачивались или даже показывали пальцем. Но если в интернате действительно было удобнее носить темные вещи, то после встречи с Максом Зу-Зу открыла для себя всю радугу цветов. Оказывается, ей очень шел желтый цвет, все оттенки розового и зеленого, голубые, кремовые, красные и белые цвета. Но теперь, когда Макса не стало, Белла стояла в растерянности рядом со своим любимым кронштейном и не знала, какую же юбку ей выбрать, какие брюки примерить… Словно все то, что радовало ее совсем недавно, потеряло теперь всякий смысл.
– У тебя проблемы с цветом? – спросил Григорий Александрович.
– А вы откуда знаете? – удивилась она, равнодушно взирая на роскошный черный костюм из богатой бархатистой ткани-стрейч с атласным воротником, украшенным стразами.
– Просто я, как мне кажется, начинаю понимать тебя. Ты хочешь купить этот черный костюм?
– Хочу, но он очень дорогой. Еще я присмотрела ярко-красный свитер, черные узкие брюки, несколько трикотажных кофточек и два комплекта итальянского белья. И это не считая туфель без каблука из кремовой замши и черных, классических. Ну как, вы уже раздумали принимать во мне участие?
– Нет. Более того, я надеюсь, что мы еще не раз заглянем сюда, чтобы выбрать тебе что-нибудь желтое или белое. А если ты настолько придешь в себя, что сможешь вновь почувствовать вкус к жизни, то мы поедем с тобой в Москву, я знаю несколько мест, где ты сможешь выбрать все, что душе твоей угодно, из каталога и получить это в течение трех дней.
– Я знаю эти места. – Она слабо улыбнулась. – Но все равно спасибо. Если вы согласны оплатить мои расходы, то подождите тогда немного в стороне, мне надо прикупить разные женские штучки, немного косметики и черную газовую косынку. Вы не забыли, что завтра я иду на похороны Макса…
– Тебя узнают, Белла.
– Мы подъедем к могиле прямо на машине, и я понаблюдаю за всей церемонией, не выходя из нее… Если получится, конечно… А вы будете рядом…
– Боюсь, что не получится. Ты – эмоциональный человек, ты захочешь выйти, чтобы проститься с ним…
– Может, и так, но все равно… – Она пожала плечами и не спеша направилась в сторону парфюмерного отдела, остановилась на полпути, вопросительно заглянула в глаза своему благодетелю, но потом, очевидно, передумав, вновь продолжила свой путь.
– Ты хотела меня спросить, можешь ли ты купить духи? – поинтересовался Григорий Александрович уже в машине.
– Да, все правильно. Но во всем надо знать меру. Так говорила наша воспитательница в интернате. Которая, кстати, ни в чем не знала меры: она много ела, пила, курила и спала. А еще она ругалась, как портовый грузчик.
– А как с чувством меры у тебя?
– По обстоятельствам. Я ограничилась туалетной водой, она стоила всего сто долларов. А теперь поедемте скорее, мне не терпится снять с себя чужую одежду, вымыться и одеться во все это. – Она положила ладонь на лежащий у нее на коленях большой пакет. – Вы правы, эта поездка немного привела меня в чувство.
