– Да нет, не он. Я слышал, Остроглазова в три часа ночи грохнули. А в это время Ковальский из дома выезжал.
– Ты откуда знаешь? Тоже говорят, да?
– Да нет, я сам видел.
– Что ты видел?
– Ну, как машина со двора выезжала. Ковальского машина.
– Ты же спал в это время?
– Ну, проснулся. Слышу, ворота открываются, подхожу к окну, смотрю, «Тойота» Ковальского выезжает.
– Машине выехала, и ты снова лег спать?
– Нет. Оделся, во двор вышел…
– И что?
– Да ничего. Тихо все было.
– И мертвые с косами не стояли?
– Да нет. Ну, мне показалось, что где-то вдалеке человек прячется.
– Где вдалеке?
– Ну, между беседками.
– И что?
– Да ничего, присмотрелся, вроде куст качается. Поближе подошел, точно, куст.
– И куда ты поближе подошел?
– Ну, к водопадной горке подошел. Точно, это куст был.
– А Остроглазова не увидел?
– Нет. Я к воде не подходил.
– Может, слышал, как он в пруду барахтался? Может, на помощь звал? Он же не сразу захлебнулся.
– Да нет, не слышал ничего такого. Там же водопад шумел. Да и ветер был.
– Может, ты телефон его видел? – Шульгин вцепился в Листвянского взглядом.
– Телефон? Какой телефон?
Не дрогнуло у Гены ничего в глазах, не отвел он их в сторону, и суетливых движений Дима не заметил. В голосе сдержанное удивление, не более того.
– Айфон.
– Ну да, была у него такая штука.
– Ты ее видел?
– Ну да, он звонил кому-то. И еще он держал его так, чтобы все видели яблоко надгрызенное.
– Рисовался?
– Ага.
– И ты это заметил?
– А как не заметить, если оно в глаза бросается… А вообще, он большой рисовщик был. Такое ощущение, что сам собой любовался. И никого вокруг не замечал. А если замечал, то презирал. Урод, короче.
– Не нравился он тебе?
– А кому ж такой фанфарон понравится? На пустом месте зазнавался. Вон, Костин какая величина, а Вадик этот на него свысока смотрел.
– Может, он тебе что-то не так сказал?
– Мне? Да он меня не замечал. Я ему ворота открываю, а он куда-то мимо меня смотрит. Даже презрения в глазах не было, просто не замечал. Как будто я какое-то пустое место.
– Обидно?
– Да нет. Если бы Костин со мной так обращался, я бы обиделся. А он как человек со мной обращался.
– Но ведь уволил?
– Так ведь я сам накосячил. Нет, я его не виню… Хотя, конечно, он зря меня уволил. Я ведь исправиться мог.
– Значит, ты во двор выходил, когда Ковальский уехал?
– Ну да. Только я ничего не видел. Тихо было. Да и не жарко. А я только футболку надел.
– Может, ты все-таки человека видел, а не куст? Просто тебе холодно стало, и ты повернул назад. А может, страшно стало?
– Да нет, не страшно, просто назад повернул.
– А может, все-таки видел человека? Вадима Остроглазова, например. Он у пруда стоял, по телефону разговаривал, а у тебя молоток в руке.
– Какой молоток? Не было у меня никакого молотка, – всколыхнулся Листвянский. – Зачем мне молоток?
Возмущение в его голосе казалось искренним. Гена только-только начал понимать, какую игру затеял с ним опер.
– Ну, ружье ты брать не стал, а молоток прихватил. Мало ли, вдруг леший с дерева свалится.
– Какой леший? Какого лешего ты мне здесь вправляешь? Может, еще скажешь, что это я Вадика молотком шарахнул? Слушай, да ты, капитан, конкретно к этому клонишь?
– Ну а вдруг?
– Какой вдруг? Не убивал я Остроглазова!
– Тише, тише. Не надо эмоций, они только усугубляют твое положение.
– Какое положение?! Не убивал Гена никого! – В комнату вдруг всклокоченной ведьмой влетела Роза. – И не надо бочку на него катить!
Оказывается, она стояла за дверью и слушала весь разговор. Значит, настораживало ее что-то, возможно, женщина боялась разоблачения. Ведь если Листвянский виновен в убийстве Остроглазова, то ей тоже достанется за дачу ложных показаний.
– Спокойствие! Только спокойствие! – ничуть не дрогнув перед этим натиском, призвал ее к благоразумию Шульгин. – Положение вы создали, Роза. Вы же говорили, что Гена вообще не выходил из дома, а он сказал, что выходил. И кому мне из вас верить?
– Ей верьте, – сердито глянул на него Листвянский. – Не выходил я никуда.
– Но ты же сказал, что выходил.
– Да это приснилось мне. Я же понимал, что мне обход надо делать, а вставать было лень. Вот и снилось, что я во двор вышел.
– Не верю я тебе, Гена. И Розе твоей не верю. Я теперь Ковальскому верить начинаю. Он сказал, что видел тебя во дворе дома, когда к машине шел. Он сказал, что ты выслеживал Остроглазова.
– Я стоял?! Я выслеживал?! – оторопел он возмущения Листвянский. – У него что, крыша поехала? Не выслеживал я Остроглазова!
– Следствие покажет. Проведем следственный эксперимент, Ковальский покажет, где тебя видел. А пока извини, нам придется провести обыск у тебя в квартире.
– Зачем?
– Ну, мало ли, – вздохнул Шульгин.
Если Гена забрал у Остроглазова телефон, вряд ли он хранит его дома. Скорее всего, бывший охранник уже давно избавился от него. Но все-таки сомнения надо было снять. Обыск ничего не даст, и Шульгин это понимал, но все-таки позвонил своему начальнику, объяснил ситуацию и попросил организовать постановление на обыск в доме гражданина Листвянского.
Глава 19
С утра светило солнце, над головой ни облачка, воздух постепенно раскалялся, зато настроение было сродни свинцово-сизым тучам. Еще вчера была надежда, что Леонида выпустят под залог, но суд не внял доводам защиты и вернул его в ненастье следственного изолятора.
– Ну и как это называется? – спросила Элла, недовольно глядя на адвоката. – Вы же обещали, Константин Захарович.
– Да я сам в шоке! – манерно закатил глаза этот молодой мужчина с холеной внешностью бисексуала.
Лицо его было смягчено кремом от морщин, мушкетерская бородка тщательно ухожена, в носу ни волосинки, на руках образцовый маникюр с бесцветным лаком. Тщательно подобранная модная одежда выгодно подчеркивала внешние данные адвоката. Его вполне можно было назвать довольно симпатичным человеком. Только ненастоящий какой-то Костя, ненатуральный, такое ощущение, что это манекен, а не мужчина. Если бы он принес Леониду победу, Элла могла бы его и расцеловать, но сейчас ее тошнило от этого пижона.
