— Они все ушли? — спросил Вито. — Следователи, журналисты?
— Свора шакалов, — пробормотал Клеменца, — все до одного. — Он потер пальцем красное жирное пятно на галстуке, затем ослабил узел. — Всем им прямая дорога в ад.
— Это крупнейшая сенсация со времени похищения сына Линдберга,
[60] — заметил Дженко. — Убитый ребенок… — Он молитвенно сложил руки. — Газеты и радио ни о чем другом не говорят. Насколько я слышал, в пятницу это будет в «Поступи времени».
[61] Madre’ Dio, — добавил он, словно обращаясь с молитвой.
Встав, Вито положил руку Дженко на спину и потрепал его по плечу, затем прошел через комнату и снова присел на подоконник.
— Сколько жертв, помимо наших ребят и ирландцев? — спросил он у Дженко.
— Четверо убитых, включая мальчика, — ответил за Дженко Сонни, — и с десяток раненых. Так написала «Миррор». Снимок мертвого ребенка на первой полосе.
— Лагуардиа по радио снова призывал «безжалостно вышвырнуть прочь все эти отбросы». — Клеменца снова потер жирное пятно на галстуке, затем, словно испорченный галстук волновал его гораздо больше, чем трагедия во время марша, развязал узел и сунул галстук в карман пиджака.
Вито повернулся к Дженко.
— Мы найдем способ незаметно помочь семье мальчика, деньгами и прочим. То же самое в отношении родственников остальных убитых.
— Si, — согласился Дженко. — Насколько я слышал, уже образован фонд помощи пострадавшим. Мы сможем сделать щедрый анонимный взнос.
— Хорошо, — сказал Вито. — Что касается всего остального… — начал он и умолк, прерванный осторожным стуком в дверь.
— Да, в чем дело? — окликнул Сонни, а Вито отвернулся, уставившись в окно.
В кабинет вошел Джимми Манчини и смущенно застыл в дверях, не зная, с чего начать. Это был рослый мужчина, выглядящий старше своих тридцати с небольшим лет, с мускулистыми руками, покрытыми смуглым загаром даже в разгар зимы.
— Эмилио Барзини… — неуверенно произнес он.
— Что с ним? — рявкнул Клеменца. Джимми был его человек, и ему не понравилось, как тот мямлит.
— Он здесь, — продолжал Джимми. — У входной двери.
— Барзини? — Тессио схватился за сердце, словно пронзенный острой болью.
— Нам нужно пристукнуть мерзавца прямо сейчас! — шепнул Сонни, обращаясь к отцу.
— Он сам, собственной персоной, — продолжал Джимми. — Я его хорошенько обыскал. Он чист, стоит со шляпой в руках. Говорит: «Передай дону Корлеоне, что я почтительно прошу встречи с ним».
Все присутствующие оглянулись на Вито, а тот осторожно потрогал подбородок, затем кивнул Джимми.
— Проводи его сюда, — сказал он. — И обращайся с ним с уважением.
— V’fancul’! — Привстав, Сонни подался к отцу. — Он пытался убить Дженко и Клеменцу!
— Это бизнес, — остановил его Тессио. — Сядь и слушай.
Когда за Джимми закрылась дверь, Сонни сказал:
— Разрешите мне еще раз обыскать подонка. Пап, он пришел к нам домой!
— Именно поэтому и не надо его обыскивать, — спокойно произнес Вито, возвращаясь в кресло за столом.
— Сонни, в нашем ремесле есть определенные правила, — объяснил за него Клеменца. — Такой человек, как Эмилио Барзини, не придет к тебе домой, замыслив убийство.
При словах Клеменцы Вито издал что-то среднее между ворчанием и ревом, звук настолько необычный для него, что все присутствующие недоуменно оглянулись.
Увидев, что Вито ничего не говорит, Тессио нарушил молчание, обратившись к Клеменце:
— Доверять хорошо, — сказал он, повторяя древнюю сицилийскую пословицу, — но не доверять лучше.
Клеменца усмехнулся.
— Ну хорошо: скажем так, что я доверяю Джимми, обыскавшему Эмилио.
Когда Джимми Манчини снова постучал и открыл дверь, все в кабинете сидели. При появлении Эмилио никто не встал. В одной руке тот держал шляпу, другая была опущена вниз. Его черные волосы были тщательно уложены и зачесаны со лба. Вместе с ним в кабинет пахнуло запахом одеколона, ароматом цветов.
— Здравствуйте, дон Корлеоне, — начал Эмилио, приближаясь к столу, за которым сидел Вито.
Все остальные развернулись. Они сидели по двое с каждой стороны, образуя зрительный зал; Вито находился на сцене, а Барзини обращался к нему из прохода.
— Я пришел, чтобы поговорить о деле, — продолжал Эмилио, — но сперва мне хотелось бы выразить соболезнование по поводу гибели людей, которых вы потеряли сегодня, особенно Ричи Гатто. Мне известно, что он был вам близок, я также знал его много лет и очень уважал.
— Ты выражаешь нам свои соболезнования? — воскликнул Сонни. — Что ты думаешь? Ты решил, что теперь мы стали слабыми?
Он собирался добавить еще что-то, но Клеменца опустил тяжелую руку ему на плечо.
Эмилио даже не оглянулся на Сонни. Смотря Вито в лицо, он сказал:
— Не сомневаюсь, дон Корлеоне понимает, зачем я пришел сюда.
Сидящий за столом Вито молча смотрел на Эмилио. Он увидел у него на верхней губе едва заметную пленку пота. Схватив здоровой рукой подлокотник, Вито откинулся в кресле назад.
— Ты пришел сюда, потому что за этим побоищем стоит Марипоза, — сказал он. — И теперь, когда его замысел опять провалился, ты понял, в какую сторону движется война, и решил спасти себя и свою семью.
Эмилио кивнул, медленно наклонив голову вперед.
— Я знал, что вы поймете.
— Для этого не нужно быть гением, — усмехнулся Вито. — Ирландцы ни за что не решились бы на подобное без поддержки Марипозы.
Лицо Сонни из пунцового стало багровым. Казалось, он вот-вот набросится на Эмилио и вцепится ему в горло.
— Сантино, — вмешался Вито, — мы пригласили синьора Барзини к нам домой, и теперь мы выслушаем, что он хочет нам сказать.
Пробормотав себе под нос что-то невнятное, Сонни опустился на место. Вито снова повернулся к Эмилио.
Тот обвел взглядом кабинет и остановился на складном стуле у стены. Но поскольку никто не откликнулся на его красноречивую просьбу предложить ему сесть, он остался стоять.
— Я был против этого, дон Корлеоне, — сказал он. — Умоляю, поверьте мне. Я был против этого, как и братья Розато, но вы же знаете Джузеппе. Когда он с ослиным упрямством вобьет себе в голову какую-то мысль, остановить его уже невозможно.
